Никола Хобзенский - Моя свобода

Понавешал я на стулья пиджаки,
И сидят со мной они, как мужики.

Наливаю я им чашки до краёв,
Угощаю сладким чаем мужиков.

Говорим о всём без слов, без суеты,
Мы давно друг друга знаем, все «на ты».

Вот компания какая собралась!
Пообщаемся и посмеёмся всласть.

Есть у каждого история своя,
Где героем часто выступаю я.

Только многого не помню я порой,
Помнят всё они и шутят надо мной.

Зачем преследуешь меня,
За мною жесты повторяя?
Признайся, кто же ты такая:
Подруга света и огня,

Сестра ли ты родная тьмы,
И нет во мне ни капли света!?
В раю, я слышал, тени нету.
Тень – это царство сатаны.

Знать, в рай с тобою мне нельзя.
Помру – останься возле трупа.
Не намекай, что это глупо,
Что мы уже навек друзья.

С тобою должен я расстаться,
Иначе не миную ада.
Но ты-то аду будешь рада.
Тебе-то нечего бояться.

Мы променяли звёзды с небесами
На красочные, яркие огни.
И ночи наши превратились в дни,
А дни, рассветы стали нам ночами.

Не обрели мы, нет. Мы потеряли!
Гораздо больше, чем приобрели.
И звёзды, что сияют там, вдали,
Заворожат мерцаньем нас едва ли.

Уж не прочесть нам звёздные скрижали,
Увязли мы во световой грязи.
Земное чтобы рассмотреть вблизи…
На лампочки мы космос променяли.

Обмену, возврату он не подлежит —
Сегодняшний день уходящий.
Жизнь тает, а времечко с горки бежит,
О смерть спотыкаясь всё чаще.

Напрасно мы тешили эго своё,
Что смерти не раз избегали.
Возможно, опять обыграем её?!
Но всё ж проиграем – в финале.

Я снова наполню стакан,
Но даже спиртное не лезет.
Что стало с тобой, старикан,
О чём мозг измученный грезит?

В грехах ты уже ветеран,
Под тяжестью этою гнёшься.
Как был с малолетства – болван…
С привычками не расстаёшься.

Потерян вкус к жизни, к еде?
Куражишься зря перед Богом.
Прекрасно всё было в судьбе.
По сей день успешен во многом.
Чего ещё надо тебе?

Может, это в другом измерении —
Временами я что-то теряюсь.
Год прошел или только мгновение?
Мёртв уже или лишь просыпаюсь?

Видно, снова в плену неизбежного.
Где я был эту вечность – не знаю.
Обстановка всё та же по-прежнему.
Дома я у себя – понимаю!

Всё по кругу, тоска и истерика.
Бесконечная чушь надоела.
Толку нет в ней – годами проверено.
До реальности нету мне дела.

Не стучите, не надо, по темени!
Одолею я это уныние.
Сколько там мне отпущено времени?
Дорожить буду им я отныне!

Веришь в судьбу? В провидение веришь?
Это уже не имеет значенья.
В море житейском обрывистый берег,
Скалы, утёсы и нету спасенья.

Качка, болтанка, не выскочишь за борт.
Ветер доносит угрозы, приказы.
И бесполезен подписанный рапорт
До возвращенья с похода на базу.

Водка не лезет, не радует смена.
Отдых не отдых – так шхуну качает.
«Буря утихнет, нас ждут перемены», —
Кто-то, как мантру, в бреду повторяет.

Я бы поверил, да пожил немало.
Буря утихнет, по опыту знаю.
Эта проблема – всего лишь начало,
Путь наш проходит по самому по краю.

В море житейском нет места такого —
Заводи тихой не сыщешь с огнями.
Каждому это до боли знакомо…
Давит на сердце тревога, как камень.

Не снятся ли кошмары по ночам?
И по утрам не тяжко ль просыпаться?
Не ходишь по больницам и врачам.
А ведь тебе давно уже за двадцать.

Десятку с -ок 1 1 40—49 лет. сменило иксдесят 2 2 50—80 лет. .
Спокойно, незаметно, без разбега.
Ветшает подшаманеный фасад.
Года летят. Скрипучая телега

Осилит ли, убогая, предел
И довезёт ли к старости глубокой,
Где сто-десятки 3 3 90—99 лет. – мудрости удел,
Когда и смерть не кажется жестокой?

Нет, такой мне не нужен конец:
В изголовье нотариус с доктором,
Ожидание алчных сердец:
«Что живущим оставил покойный-то?»

Мне такой не по сердцу этюд.
Не хочу удостоиться чести я:
Холостыми посмертный салют
И за гробом с оркестром процессия.

Не моё это всё, не моё:
Провожают в последний путь ближнего,
Возбужденно кричит вороньё,
У могилы погоста престижного.

Грустно, тягостно… Бога молю:
«Помоги умереть безболезненно,
Убедив и себя, и родню
В том, что смерть с воскресеньем естественны!»

За цифрой восемь снова осень
Богатым, щедрым сентябрём.
Листвою, сорванной дождём,
Дорог извилины заносит.

Бодрит октябрьский холодок.
В камине золотое пламя
Колышется, как ветром знамя,
Повешенное на флагшток.

Неопалимой купиной
Горят деревья, засыпая.
Жизнь замедляется земная.
К светилу своему спиной,
Земля летит, круг завершая.

Освящено желанием зачатье
Иль было надругательством оно?
Что предрекает плоду мир и счастье,
А что проклятьем послужить должно?

Не в воспитаньи ль кроются причины
Того, что мир людской кровоточит?
Виновны в этом женщины? Мужчины?
Иль в лотерее «ген» ответ сокрыт?

А может, всё дано нам от рожденья,
И на судьбину незачем пенять.
И в наших силах, миновав мученья,
Хламиду на бессмертье обменять?

О человек! В сомнениях, вопросах,
Дилеммах, заблужденьях заплутав,
В мир из утробы он приходит босый.
Уходит – ничего не осознав.

Вся жизнь – дерьмо, лишения, мученья?
Рождённому уже не повезло?
Мы рождены, чтоб выстрадать прощенье?!
Иль многократно приумножить зло?

Мы все рабы и слуги естества,
Такие разные, но всё же так похожи.
В оттенках различимые едва,
Желанья схожи у людей и мысли тоже.

Всегда ль природа-матушка права?
Берёт она своё, но счастье дать не может.
Покоя нет душе, и нас сомненье гложет:
Всё для чего? И кругом голова…