Виктор Балдоржиев - Nova vita

Nova

vita

Всего за два-три десятка лет на огромном пространстве, именуемой Россией произошло полное расчеловечивание человека. Или это мне только кажется? Многие достижения эволюции исчезли в человеке, как будто их и вовсе не было. Как такое возможно?

Но такие вопросы не задаёт тот, кто не забыл и продолжает почитать Слово. С этой надеждой я продолжал и продолжаю творить в Nova vita.

Что в этой жизни родится неизвестно.

2008-2010

Мы живем среди горя и муки,

Где истерика, злоба и плач…

Отстучи на своем ноутбуке,

Пожеланье мне любви и удач!

На рассвете его прочитаю.

И усну, улыбаясь во сне,

Преисполненный светлой печалью

И мечтой о большой тишине.

Как долго ждал я те минуты,

Когда стихи мои придут,

Заполнят сутолоку будней

И вспышкой ядерной убьют

Интриги, ссоры, злобу, мненья

И войны маленьких страстей.

От этих вспышек озаренья

Не видно будней и людей…

И вот летят стихи со звоном

На крыльях ночи над землей.

И никаким Армагеддонам

Уже не справиться со мной!

Еду я в Улан-Удэ,

Где одни жидо-монголы,

Сопки голы и не голы.

Чует сердце – быть беде!

Пассажиры невеселы,

Поле ровное, как стол.

Здесь одни жидо-монголы.

Может, я – жидо-монгол?

Я не знаю, за что ты наказан:

Но нет в тебе чувства вины,

И людям ничем не обязан,

И люди тебе не должны…

Какое прекрасное время

Ты создал себе самому:

А честь – только лишнее бремя,

И совесть теперь ни к чему!

И люди поверят, не сразу,

В твое торжество правоты.

Не зная, какую проказу

Несешь им в общении ты…

Никогда хорошо мы не жили,

Жили только на грани беды.

На обочине грязи и пыли

Затеряются наши следы.

Мы не знали хорошей дороги,

Не ходили по ней никогда.

Нас всю жизнь догоняют тревоги,

И всегда настигает беда.

Мы живем, все расчетливо взвесив

И боясь ошибиться на грамм.

Где-то птицы поют в поднебесье,

Но когда бы прислушаться нам…

Покоя и правды без крика и слова,

Где совесть и честь – отголоски мечты,

Где в грязных домах не найти домового

И сердца живого промерзшей Читы.

Где совесть, душа и правдивые люди,

Что жили всегда ожиданьем весны?

И страшно и жутко, и сиро повсюду.

Лишь Родина в сердце, но нет в ней страны…

Довелось мне родиться в краю,

Где поэзию вовсе не знали,

О поэтах совсем не слыхали,

И в аду жили, словно в раю.

С дальней фермы начался мой путь,

До сих пор называется Крайней,

Где Россия с гонимой Украйной

Выясняли славянскую суть…

Оттолкнувшись от зыбкой земли,

Пошагал я по белому свету,

На себя накреняя планету,

Догоняя лишь обрий вдали.

Что за ним? Но настигнув его,

Оказался на той же я ферме,

То ли черт меня гнал, то ли шельма.

И опять у меня ничего…

Лишь поэзию вынес свою…

Где Россия теперь и Украйна?

Та же ферма с названием Крайний,

Где по-прежнему – словно в раю.

Ныне край, словно замкнутый круг,

Но нельзя отыскать середины.

Где же центр, когда все едины?

Где жена, где же брат или друг!

Все помешались на Чингисе

Или Чингис всех помешал…

Вот хан с глазами хищной рыси

Опять восходит на свой вал.

И долго молится. И вскоре

Молва в народе разнесет,

Что смерть тому и роду горе,

Кто всуе хана помянет,

Что имя хана непреложно,

Доступно только небесам,

Что помянуть его возможно,

Когда он соизволит сам…

И долго нукеры казнили,

Глупцов, нарушивших закон.

И солнце красное из пыли

Палило знойно… Этот сон

Приснился после возлияний.

Бутылка водки, как дурман.

Так пусть умрет от содроганий,

Назвавший пойло – «Чингисхан»!

Пожалейте, люди, чертей,

Они тоже хотят быть людьми.

У них все, вроде, как у людей,

Но все чего-то нет, черт возьми!

Жаль, что до скончания дней,

Обернувшись, не стать им людьми.

Пожалейте, люди, чертей,

Люди! Будьте людьми, черт возьми…

Что ж, выпала доля поэта,

И вот свои видишь стихи

А с ними портрет в туалете.

За что, за какие грехи?

Твои обнаженные нервы

Покрылись коростой давно.

Жопастые суки и стервы

Изводят тебя на гавно.

И ты – дорогая игрушка,

И черти играют тобой

И держат все время на мушке.

Какой дорожишь ты судьбой?

Вот этой? Да выбрось тревоги,

И с ними чертей и тюрьму.

А нужен ты только лишь Богу

И только ему одному…

Здесь только мертвые не пьют, и стонут, плача, провода,

Давно не сеют и не жнут, и все дороги – в никуда.

Я по дорогам тем прошел. Устал, продрог, по волчьи выл.

Мне странно, мертвому, еще: с улыбкой думать, что я жил…

Что я китайский спирт хлестал, и жил угрюмым, страшным, злым.

В гробу, с улыбкой на устах, намного лучше, чем живым…

Надо мной ходили тучи хмуро:

Я студентом в юные года

На высоком береге Амура

Охранял, в речном порту, суда.

Баржи, земснаряды и черпалки,

Тралы и морские невода.

Шел я в трюм за рыбой вперевалку.

А под трюмом двигалась вода…

Не дошла до родины горбуша:

На пути ее попался трал.

Иссушая, убивает суша.

Лучше повстречать девятый вал,

Где она гуляла бы на воле,

Рассекая волны. И в пути

Зрели в ней икринки. Но до боли

Радостно на родину идти!

Чрево трюма не окинуть взором,

Там мерцают в бликах темноты

В корчах мук застывшие укором

Тысячи горбуш, ощерив рты…

Жизнь прошла, как в море-океане:

Рвал колючки, тралы, невода,

Рассекая волны, плыл в тумане,

Возвращаясь к родине всегда.

Люди, выворачивая душу,

На моем пути бросали трал…

Вижу я плывущую горбушу

Прямиком, на самый грозный вал.

Шторм бушуя, пенится по зыби,

И взлетая с брызгами легко,

Чутко чует трепетная рыба,

Что остались тралы далеко.

Но на самой высшей точке вала,

Совершив в полете разворот

И в пучину падая устало,

Чувствует, что родина зовет!

……………………………………

Мне знакомы жизненные бури,

Но теперь сквозь солнечный туман:

Вижу себя юным на Амуре,

А Амур уходит в океан…

Вот опять живу в обшарпанной общаге.

Где ровесники, друзья или подруги?

От Нью-Йорка до Госдумы и Гулага –

Каждый пайку получает в своем круге.

Я остался у разбитого корыта,