Виктор Балдоржиев - Приглашение в тишину

Были в беспокойстве чабаны…

Скрылись трактора за горизонтом,

Молодняк упитан был и цел!

Секретарь райкома встал под зонтом

И победным взором оглядел:

И дымок, что пыхал к коммунизму,

И над юртой трепетный кумач,

И того, кому он вставил клизму,

По-партийной линии – строгач…

По-простецки выпили, без чванства,

Развернулись – снова заседать!

И простую пыль из-под начальства

Очень было радостно вдыхать!

Но ягнята вымерли все за ночь!

(Маленький ягненочек такой!)

Секретарь райкома, Пал Иваныч,

Что же ты наделал, дорогой?. .

Что же ты наделал, окаянный,

Что же ты наделал, дорогой!

Степь да степь привольная в тумане,

По дорогам дождик проливной…

Вечерняя беседа стариков

Мерцанье звезд ночного небосвода.

Сиянье вод задумчивой реки.

Таинственно прислушалась природа -

О прошлом вспоминают старики!

О прошлом вспоминают старики.

Сплетая вязь забытых мудрых слов.

Как от меня слова те далеки!

И как найти мне тайны тех годов?

Как разгадать сплетенья мудрых слов.

Забытые легенды и преданья?

Ведь я, потомок грозных седоков,

Как гость незваный слушаю сказанья.

Гураны

Над степью бурятской бураны.

Знобящий студенистый снег.

И житель здесь прозван гураном.

Чалдонской земли человек!

Мы к этим границам России

Корнями навек приросли.

Не каждому в мире по силам

Быть жителем нашей земли…

Живем мы в извечной тревоге

С языческих древних веков.

Остроги, остроги, остроги.

Да зоркие вышки постов!

Что можно из ссыльного выжать

Средь этих дождей и снегов?

Да разве б смогли они выжить

Без наших гуранских хлебов!

На нашей земле добывая

Свинцово-убойный металл.

Бродяга, судьбу проклиная.

Как в песне поется, бежал!

Крамольники, вольные души.

Едва доходили сюда.

И сотнями гибли от стужи.

Гураны здесь жили всегда!

И край мы родной защищали

С молитвой: «Господь нас спаси!»

Мы свой «Капитал» изучали

В серебряных копях Руси…

Не мы под ружейные дула

По этим острогам прошли.

Но были еще караулы

Вдоль рек забайкальской земли!

И помнят, конечно, издревле

Чубатых и смуглых солдат

Болгарские Шипка и Плевна.

Высокие горы Карпат.

Легенды про войны и бури

Гураны доныне хранят.

Защитником был Порт-Артура

Мой прадед – казак из бурят!

Гураны из белого стана.

О вас я судить не могу…

И красные роты гуранов

Под Спасском на белом снегу…

И тридцать седьмые, как раны.

Как кровь на осенней стерне!

А сколько погибло гуранов

В последней – надеюсь войне!

Над степью бурятской бураны.

Знобящий студенистый снег.

И житель здесь прозван гураном.

Чалдонской земли человек!

Рассказ партизана

«В мутных зарослях болота

Третьи сутки мы лежим.

Кроет немец с миномета.

Гарь. Разрывы! Смерть и дым!

Лейтенант, мальчишка длинный.

Весь разбух, к воде припал.

В первый день осколком мины

Был убит он наповал…

Мы отходим дальше, дальше.

Рядом воду рвет фугас.

И на странном этом марше

С каждым днем все меньше нас.

Репродуктор глуше, глуше

Вслед хрипит из темноты.

Бьют из пушек. Вот и суша!

Партизанские посты…

По весне, в начале мая.

Время вспять во мне идет:

Не Берлин я вспоминаю -

Лето… Сорок первый год…»

Ночной вокзал

За день загнанный, утомленный,

Почивает люд городской…

В сонно-синих огнях неона

Хрипло дышит вокзал ночной!

В этом месиве тускло-пестром

Спят студенты, учителя,

Спят колхозники, спят медсестры,

И – солдаты, смяв кителя…

Спят на сумках и чемоданах

Работяги-отпускники,

Спит семейство смуглых цыганов,

Расстелив свои тюфяки!

На ступеньках средь шума, гама,

Еле втиснувшись в крепдешин,

Дебелая рыхлая дама

Ловко лопает беляши…

Да обмахивается платочком -

Духота и в ушах трезвон.

Может в техникум едет к дочке,

Или – к чаду в часть-гарнизон.

На девчат она смотрит прямо,

На издерганных алкашей.

В ней не меньше ста килограммов

Раньше съеденных беляшей.

У буфета старушка платит

За ватрушку и молоко,

Смотрит, щурясь, на кофты, платья,

На кольца из злата-платины,

Да считает горсть медяков…

Зал гудит и готов сорваться

На вагоны, как на редут!

Изможденного оборванца

Крепыши-сержанты ведут…

Прикорнула в углу старуха,

И сыта, довольна теперь!

Дверь с табличкой. Закрыта глухо.

Депутатской комнаты дверь.

А на улице – строй военных,

Стук колес… И бурлит перрон!

И, конечно, одни – в купейный,

А другие – в общий вагон…

Мне порою бывает страшно

И обидно за род людской,

Нутряным содрогаясь кашлем,

Хрипло дышит вокзал ночной!

Здесь встречают и провожают

Вечный узел людских проблем…

Отправление объявляют,

Да счастливой дороги. Всем!

* * *

Там долг выполняют не даром,

Коран – не «Интернационал»!

В горячих песках Кандагара

Наш мальчик убит наповал…

Домой он писал, что медали

Вот-вот уже выдадут им.

Над ним не метели рыдали,

Пески проносились над ним.

Друзья его в бой уходили

Под небом чужим и седым…

На кладбище мать голосила

А орден был вручен родным.

Теперь не имеют значенья

Слова – перед кем, кто в долгу?

Там долг выполняют! А чей он?

Я тоже сказать не могу…

Тебе еще жить бы да жить бы,

И весны с друзьями встречать,

И в сладостный вечер женитьбы

Невесту в уста целовать…

Спешите жить

Спешите жить! Не умирайте

В мещанской тине и тиши.

Навскидку точно выбирайте

Дела большие для души…

Спешите жить, не времените!

В огне сгорайте, не в золе,

И так спешите и живите,

Чтоб след оставить на землей

Спешите с добрыми делами

И не щадите щедрость сил,

Так, чтобы хлеб воспоминаний

В итоге жизни не горчил…

Спешите с яростною жаждой,

Спешите так, чтоб укорить -

На склоне лет себя однажды:

«Ах, сколько б мог я совершить!»

Скоростная стрижка овец

Встаем холодными утрами.

Еще в деревне храп густой!

Еще – сонливые туманы

Плывут над пашней и рекой…

«Включай!» И с грохотом и звоном

Несется эхо по холмам.

И пот струится раскаленный

По нашим жилистым телам!

Рывком! Одной подсечкой ловкой!

Стрижем, мускулисто склонясь.

И смотрят стриженые овцы.

Изжелта-белые, косясь…

* * *

На кладбище, невзрачном, деревенском.

Тугая оглоушит тишина.

Иные не дожили и до пенсий.

Болезни, да невзгоды. И – война…

И мысли, бунтовавшие крылато.

В немыслимой покоятся тут мгле.