Вячеслав Евдокимов - Детство милое

Чтоб возродилась жизнь цветасто
Всего и вся, зиме же – баста!
Отрадно кликать с возвышений,
И не унять у нас стремлений

На них нам тут же и взобраться,
И то милей нам было братца,
И мы, грачи как, с них галдели,
Наивно верили, что в деле

Серьёзном были, без оглядок,
И всем порыв был мил и сладок.
Вот тут в азарте мне взбрело же
Залезть на крыши даже ложе,

Она была соломой крыта.
Вот на неё чертей копыта
И вознесли, чтоб быть всех выше.
Приставил лестницу… На крыше!

На ней уж буду я заметней,
Чтоб взор весны на мне приветный
Остановился милый сразу,
По моему тогда заказу

Зима заплачет вон ручьями,
Природа вся уже делами
Займётся бодро, с вдохновеньем,
На труд свой глядя с умиленьем…

И я считал себя причастным,
Весны приход чтоб был прекрасным.
А потому, поднявши птичку,
Вовсю орал весне закличку:

Каникул дай весенних диво,
Гурьбой носиться чтоб ретиво,
Хоть и по слякотной землице,
От счастья чтоб светились лица, —

Так твоего мы ждём прихода,
Конца учебного с ним года,
Хоть и учился я не тяжко,
А стану скоро второклашкой.

Приди, приди, весна, скорее!
И долго б голос, с крыши рея,
Вдаль нёсся звонко по округе…
Как вдруг в таком я стал испуге,

Что дрожь взяла и стало жутко…
Была опасности побудка —
Так страх убил сознанье круто,
Душа вся паникой обута…

Была она, как будто в аде…
Всё потому, что кто‒то сзади
Меня толкнул вдруг, тонко блея!..
И я невольно, чем смелее,

Вон обернулся машинально,
Чуть не упал вниз: натурально
Была там морда чёрта, бесья!
Оцепенел с того вон весь я:

Имел большие он рожищи,
Таращил жёлтые глазищи,
Тряся своею бородою…
Я не владел самим собою,

Сознанье напрочь вон поблекло…
«Ну вот, сейчас потащит в пекло
Терзать меня в жаровне ада…».
Душа ж моя в нём быть не рада…

Тут бес как нагло устремится
К моей руке, в которой птица,
Страсть съесть её в нём жарко пышит,
Толкнув меня, что я чуть с крыши

Не полетел, как камень точно,
На крыше ведь стоять непрочно…
Отгрыз чёрт птицы половинку,
И за другую без заминки

Полез, заблеявши козою…
Взор затемнён мой был слезою…
Но, стоп! Как блеянье знакомо!
Оцепененья спала кома,

Я пригляделся к чёрту: Роска!.
Во всей красе смотрелась броско,
Маманя детушек‒козляток.
Душа повылезла из пяток,

И обнял я её за шею,
Забыл вмиг страха эпопею,
Ей спинку гладила ручонка,
От счастья смех звучал мой звонко!

Ей отдал птицы часть вторую:
Вот как люблю тебя, родную!
Но как залезла ты на крышу?
Ответа нет, его не слышу…

И как снимать тебя отсюда?
Ой, упадёшь, и будет худо…
Спустился на землю обратно,
А тут… О радость! Как приятно:

Стоит и ждёт меня уж Роска!
А как смогла так – вот загвоздка!
А, может, происки то чёрта?
И радость вмиг на ключ запёрта.

Но откликается на имя,
Висит под брюхом грузно вымя,
А у чертей его ведь нету…
Как рад я ей, как мил‒привету!

Конечно, Роска это, точно!
А потому помчался срочно
Я в дом за хлебушка краюшкой:
Изволь откушать, мол, подружка!

Она то сделала моментом,
Проблеяв сладостно при этом.
А, чтоб изведать правду‒матку,
Пошёл узнать‒таки загадку,

Каким волшебным вдруг парадом
Со мной на крыше стала рядом
Коза, ведь будь и в сильном раже,
Взлететь она ввысь не могла же?!

Да вдруг тому пришла разгадка,
Как взобралась на крышу гладко:
Там, у стены, до крыши самой
Вязанки хвороста мы с мамой

Горой сложили, чтоб поленья
В печи вошли в воспламененье.
Вязанки были, как ступени.
И взобралась по ним без лени.

Не тёмной силы наважденьем
На крыше Роски появленье.
Разгадка – сердцу умиленье,
Души поникшей возрожденье…

И лишний раз то подтвердило,
Что лезть наверх всем козам мило.
От чёрта, знать, происхожденье,
Вот лезть повсюду и стремленье.

Взберутся даже и на тучи —
Так козы лазать все могучи,
Лишь было б что‒то под ногами.
Вот потому меж стариками

Они приличное уж время
В чертей зачислены все племя.
Весна услышала заклички
И по своей уже привычке

На снег теплом души дышала,
И он ручьями неустало
Сбегал с возвышенностей к речке…
И все стояли на крылечке,

Тепло и новь вовсю вдыхая,
И всех заботушка лихая,
Уж рукава вон засучивши,
Ждала, ведь дел – аж выше крыши.

Пока распутицы деянье —
Земли водою обмыванье
Ручьёв бурливых и холодных…
Мы от ученья дней свободных

Дождались, ей благодаря‒то,
Но всё равно, как чертенята,
В своём, всегда как, были деле:
То на проталинах галдели,

Где из былинок жгли костришки,
То капитанские умишки,
Пустив кораблик, проявляли,
Чтоб плыл ручьём он в дали… В дали!

И долгожданные денёчки
К нам приходили, и цветочки
Уж вербе сшили одеянье,
Что было солнца в них сиянье,

Белы, светлы все и пушисты…
И мы, глазёнками лучисты,
Шли к речке, коя бушевала
От половодья, мча не вяло!

И все, как лёгкие созданья,
Вон проявив своё старанье,
На вербы лезли, рвали ветки,
Они дарили нам конфетки,

Когда мы взрослым их вручали,
И те, отбросив все печали,
Их к образам несли и к свечам,
Готовясь к дивным, светлым встречам,

И в их мы не были опале,
Они ведь в детстве все бывали,
Ворчали чуточку, конечно,
Мол, в половодье лезть беспечно

Нельзя на вербу, то опасно!..
И мы поддакивали: ясно!
И… упорхали на просторы,
Творя на них свои уморы…

А, впрочем, вербу рвать сноровка
Нужна в распутицу, чтоб ловко
Лезть по ветвям её, строптиво,
Река несётся ведь бурливо,

Заливши вербу вполовину,
Оплошность – канешь вмиг в стремнину!
Но были мы в плену азарта,
Сноровки, мужества он парта.

Срывались – случаи бывали…
И мчал таких поток вон в дали,
Пока за что‒то уцепиться
Не удавалось, и землица

Вновь твердь свою не представляла,
Всласть дух возрадуя немало!

Но обливания водою
Мы ждали, ждали всей гурьбою!
Но рукотворного. Из кружек
Друзей своих, своих подружек —