Вячеслав Евдокимов - Детство милое

Кустов заброшено под свисты,
И с дела доброго лучисты
Все лица стали и довольны,
И справедливости все войны

Потом вели всегда гурьбою,
И каждый с ней готов был к бою!
Но вот закончили учиться.
Ах, как сияли наши лица!

Теперь просторы будут наши,
Нам в том не надо сна и каши,
У детворы свои заботы,
Они в делах своих не жмоты,

А в них активность вся по полной
И в этом возрасте законной.
Учиться кончили успешно,
И жизнью летней жить не грешно.

Я второклассником стал важным,
Пред «мелюзгою» был вальяжным,
Чай, кое в чём уже учёный,
Авторитет, знать, был законный.

Класс старых дал друзей навалом,
И с ними был я в буйстве шалом!
Ходили в гости мы друг к дружке,
Но не назойливы, как мушки,

А как положено в том было,
И всем с того приятно, мило.

Мы звали всех, идя по кругу.
Вот как‒то раз пришёл я к другу,
Воззвал, чтоб вышел, крикнув зычно,
Вошёл во двор, как к всем, привычно.

И вдруг опешил, замер в страхе,
Аж пот пробился на рубахе:
Шла преогромнейшая птица
Ко мне, и ярость в ней бурлится,
Всё ощетиня оперенье,
И агрессивное стремленье
Напасть пренагло не скрывая, —
Атака грозно‒боевая!

Распущен веером хвостище,
Кровавый клюв желает пищи,
Страх навести – её усилья,
Аж до земли спустила крылья,

Горит огнём, пылает шея,
А чтобы быть ещё страшнее,
Трясёт кровавейшим отростком,
Где клюв, врагу, мол, будет жёстко

И от когтей ножищ огромных!
Силёнок был пред ней я скромных
И одинакового роста,
Вмиг обомлел и замер просто,

Страшил и крик её надменный…
Ну был пред ней я будто пленный.
Вдруг подскочила птица резко
И так меня швырнула веско,

Что вмиг упал, забился в крике —
Так страх мой был в великом пике!
К тому ж, страшеннейше клевала,
Мне причиняя боль немало…

Закрыл я голову руками…
Ах, как сейчас хотел я к маме!
На крик хозяев появленье
Явило чудное спасенье,

Они агрессора прогнали
Вон хворостиной сразу в дали!
А то была бы мне уж крышка,
Хоть я и сильный был мальчишка.

С такими впредь боялся встречи,
Тягаться с чудищами речи
И нет вовек уж: вес громадный,
И норов к драке страшно жадный!

«Эх, ты, – сказал мне друг, – глупышка!
Всего‒то-навсего пырышка ,
А ты уж плакать…». К разговору,
Так быстро дал в калитку дёру

Он, ибо птица к нам движенье
Вдруг начала… За ним в мгновенье
И я шмыгнул со страха прытко!
Вмиг заперта была калитка,

Мы продолжительное время,
Бежа, несли испуга бремя…
Остепенили бег тогда лишь,
Когда вопроса к нам вдруг залежь

Не позалезла трезво в уши:
«Куда несётесь вы, как клуши?!».
«Мы это… как их… – друг нашёлся,
Не оплошать чтоб с их вопроса, —

Перегонки с ним учинили
И вот неслись, сродни кобыле!
Да вы наш спор назло прервали,
А то неслись сейчас бы в дали!

Не так ли, Славка? Подтверди‒ка!».
И я с правдивостью всей пика
Мотнул в согласье головою…
И все, галдя, пошли гурьбою

Заняться милыми делами,
Ещё не зная, где и сами…
Мы перемиговались с другом,
Что подозрений едким мукам

Вмиг предоставили лукавство,
И было это счастья царство.
Потом из книжек я, конечно,
Узнал ту птицу и поспешно

Припомнил встречи с нею случай,
Что был душе моей не лучший.
Она индюшечьей породы.
Индюк то был. И через годы

Я вспоминал всё с содроганьем,
Как агнец чистый пред закланьем.
В селе «пырышками» их звали,
Средь птиц они, как чудо‒крали.

Но индюка щипки я помню,
Являл собой он злобы ровню.
А лето щедрость нам дарило,
Телам и душам было мило…

К концу готовились июня,
Запас не делал дров лишь клуня,
Чтоб на Ивана ночь Купала
Костры жечь, радуясь немало

Его приятностям старинным,
Ведь праздник числился былинным.
И вот настал он! Обливанья
Водой взбурлили всех старанья,

И не унять лихой в том жажды,
Да много раз, а не однажды,
Не разводили шуры‒муры,
А были мокры все, как куры,

И потому костров пыланье
Нам, мокрым, было, что лобзанье
Родимых мамочек в несчастье,
Когда они дарили счастье.

Нам мало жечь костры любезно,
Мы веселились все помпезно!
Огонь был душам очищенье,
К их чистоте несли стремленье —

Так утверждали вечно предки.
А нам костры – для душ конфетки,
Вовсю веселие и диво;
Конечно, прыгали строптиво

Через костры с всего разбега,
Была в том удаль, риск и нега,
Кто выше прыгнет, – одобренье,
Ему почёт и восхищенье!

Просили храбрые дровишек
В костры подбросить чтоб излишек,
И коль взметнётся высоченно
Огня стена, над ней мгновенно

Враз пролететь отважно птицей,
А в жар и пыл пасть не годится.
И было в том соревнованье,
Героев было величанье

И апогей всех восхищенья,
Они пред всеми вне сравненья,
Авторитет и заводилы,
И уважение их силы.

«Ну что стоишь, тих, как зайчонок,
Аль трусишь, прыгнуть нет силёнок? —
Ко мне один из них с вопросом. —
В огонь боишься ткнуться носом? —

И смех прошёл, как шквал, волною —
Так все смеялись надо мною… —
Аль ты ввек с трусостью в обнимку?
Ну, подожги тогда былинку

И прыгай с страха, с буйной дрожью,
Мож, ощутишь в том силу Божью…».
«Да я… – была ответа тара, —
Я не боюсь огня и жара,

Сперва ведь прыгают большие,
Потом и мы вослед, другие…».
Пошёл, разбег начать чтоб скоро,
Избечь чтоб в трусости укора…

Огонь, огонь перед глазами!
И от обиды со слезами
Помчал на пламя машинально…
Все улюлюкали повально!

Но под ногой попалась палка,
И я споткнулся… И не валко
В костёр и сел, на чём сидим мы,
И еле выбрался, палимый,

Хоть потушить имел стремленье,
Штанов всё ж было опаленье…
Ох, попадёт же от маманьки!
Мне не избечь суровой баньки…

И не пошёл в свою я хату,
Пришёл к бабаньке, где заплату
Она мне сзади пристрочила,
И я смотрелся уж не хило,

И смог домой идти смелее,
Хоть не идти и всё ж милее…
Пришёл. Вопрос мне первым делом:
– Ты чуешь, пахнет, сын, горелым?