Александр Петрушкин - Тетради 2008 года

переходи меня как мост – сегодня перешел октябрь
за половину дат своих я спрашивал а он молчал
переходи пере-хоть-что умывши руки до костей
денщик проснулся ну и что он слышит хруст
пустых гостей

переходил переводил с французского доязыка
двоих солдат чем рассмешил он встал пока в
округ ходил – он впал в густые облака
он впал в сосновую постель в погибель
тварей и друзей

его везли издалека и гроб в харбин от колчака
парил начав лишь говорить
в пустынной волостной дороге
и на байкальском переходе
он вымыл ноги

начал пить.

смотри какая лепота гляди какая слепота
когда б я мог но может он он стреконожит а потом
заходит в дом

смотри как он насрал вот здесь – как было там
теперь лишь здесь – он воет а оно лежит
не говорит

оно растает позже к лету – он ест последнюю котлету
прощаясь с ним оно лежит
в округе тиф

смотри какая слепота подстриженная голова
и безымянный перегон
со всех сторон

как бог
и он

1:1

одиннадцать
и раз
так шел январь по мутные колени
он бормотал себя по декабрю
он сам себе сантехник
в смысле гений
сказать
1
1
или люблю

его жена с той стороны стекла
лежит с открытыми глазами проспала
или не спит с раздвинутых колен
вползает в тёмный дом
среди тен-
ей
приснилось ей что среди них одна
её

и что наполнена до дна
она его родит
она его
родит
ему

и больше одного

я понял я не помню я
у поезда есть берега
вожатый поезду сюртук
связал – урюк

диагонален только свет
мы параллельны света нет
сплошная дочь прерывист сын
я не один

как снег здесь пропадает дым
которому сказала сгинь
старуха [выход у метро]
и хорошо

мне холодно и восемь смен
маячат впереди – совсем
своё двоим не пережить
глаза зашить

и шастать по слепой войне
со всеми в мире – наравне
вагонная инака речь
совсем без плеч

вот и горим лежит топор
но на земле а где рука

она довыпила его
и берега

страна не странная она
рубаха и пьяна с корней

своих не зная языка
берёт детей

вот и идём который год
денщик устал молчит урод

лежит топор а горла нет
минет и свет

и простота как мама
как камень – все торчишь? —

то сбросит тебя амен
то спросит – что кричишь?

и все висишь на ветке
и третий пьёшь пузырь
а простота ручная
и стоит наших крыш

гулит метро гулит до миллиметра гулит хоть голуби остались в зоопарке
ты ничего не выучил уроки остались в школе – школы не осталось
ты корочкой подмерзшею покрытый крошишь свои пока пустые руки
и у пальто осталось только горло а в горле гули гули с хлебом звуки

а спустишься под землю в переходы и там читают книги вне прохожих
течет трамвай с собою не похожий собаки это небо небом роют
они прозрачны тонкие собаки – из них построят в дерево ступени
гулит метро гулит по миллиметру и ждёт ямщик когда его заменят

ничего не надо больше только мя
называет тятя пришлое дитя

называет мамой или беленой
ничего не надо данному не мной

но проходит горла тощая болезнь
и молчать не поздно ножевая резь

обучает молча голос отдавать
на столе открыта голая тетрадь

поздней осенью всегда наступает это да
несколько нас ненормальных входят в магазин с утра

ты здесь есть а я напротив мир находит за работой
несколько смешных мужчин

поздней осенью один он стоит с бутылкой пива
ахуительно един

осенью и без бухла ангелы его встреча
юг прекрасен после пива и особенно
вчера

Поперечные наречья
лезут в город, лезут в рот —

настоящие уродцы —
не найдёшь, а повезёт

из-за каждого пригорка
Тройка – мать твою итить —

речь нечаянно пробьётся,
чтоб меня в себе спасти.

пишешь что пишется типа ну ладно
завтра яичница сёдня сегодня
как сарацин как седзин
навсегда ты
но не молчишь
по значенью не поздно

это не поздно вот падает ветер
падает вечер москва и отчизна
русский башкир самурай
едет поезд
едет безмолвно
в поиске сына

в этой стране неподъемной ну ладно
сегодня беременность завтра по новой
ты с ножевою
словесною раной
встанешь в главе
прицепного улова

в белых столбах зачумевшего снега
с блядской эротикой добрый
поручик выведет нас
на семнадцатом поле
выпустит голубя барыня
сучек

крошки клевать у последних прохожих
с дантова круга до дантова мира
едет башкир самурай
будто русский
едет отчизною
в поиске сына

едет молчанием едет с едою
едет с елдою по дырам затёртой
с ним гомофоб и таджик и пророки
крошки клюют
алигьеревской
новой

а за окном закопченным сосновым
сын как щенок перекрестит всех лапой
едешь в семнадцатом
птичьем помёте
сын подвывает
– куда ты куда
ты

как немоты коченеющей остов
сотня сторон и башкир виноватый
видит как поле на выстрел
выводят
белые ангелы
или палаты

пишет по ветру едет за сыном
и стрекозиная речь самурая
(сын подвывает там через поле)
краем своим всю себя
удаляет

снег в сто пудов и самогон под печкой
вот вот согрейся вот ещё согрейся
вот голой жопой в снег
вот жопой в снег
а ты здесь не скворец
давай не бейся

побойся попроси ведь снег смешон
ты смотришь за окно как тридцать первый сон
ты смотришь ты
тебе уже смешно
и снег летит
как диалог
в окно