Александр Петрушкин - Тетради 2008 года

деревянное пиво в купейном вагоне волчары на местном базарят
не по детски балканят – на сербов надежда они не обманут
[деревянное пиво в бумажных зубах остывает
за окном – не погода а что непременно сбегает]
всё свинцовей пейзаж всё хвалённей нелепое братство
всех окопных шакалов майкопских нелепое тёмное блядство
[достают рукава небеса достают скоро вынут
всех искусственных нас до сюда/суда не допустят на выдох]
не допустят не сплюнут закажут (нам) (слу) -жить по приказу
деревянное пиво и пить бессловесно заразу
[пеленая младенцев нажитых елдой с гепатитом
панихиду отслужит другой кто упущен из вида]
он с бубновым тузом спит валетом у воздуха кромки
всех знамён змееносец – слепой или зрением тонкий

[деревянное пиво всё точное по парадигме
два хвоста тёмный поезд
и значит отсюда не

выйдем]

рукою тронула не той
которой длинной

жить приучилась в смерть – постой
у шконки глинной

свинцова жизнь но жестяной
шажок в автобус

верняк негордый шестерной
смотри увозит

смотри выносят говорят
о чьей-то светлой

а за окном – два фонаря
под глазом третьей

на четверть выбитый сквозной
по праву зуба

и голубь с телом говоря
ждёт лесоруба

поговорит за всё столом
селёдочка со стаканом

стальные воды пьём и пьём
десятый год дожди дождём

по линзе ходит человек
не смейся он течёт как снег

но деревянный как слеза
в глазах андрея перестань

перестранни ещё страшней
рыдают воды под тобой

и мы идём страна в стране
под поездами под углём

углом угла не увидать
балканская звезда на ужин

и там дождю нас говорят
песочные как небо лужи

изнанка речи на забор
водозабор

три слова матерных и на
всё е страна

без пафоса и без теней
плывём по ней

и густо густо огород
стучится в рот

откроешь дверь со всех петель
читай тетерь

в глухой стране один слепой
он за тобой

и говорит за нас рука
(но далека)

ты обернёшься и вернёшь
по рылу ложь

изнанка речи тишина
вползёт под нож

какая мягкая земля
примериваешь по себе

и траляля

и плакали внизу сугробы
выплёвывая почву по блатному
мы офигели ощущая кожу
которую родители одели
ты всё стоишь в колючем этом дымном
лесу и понимаешь слова
такого нет такого нет у бога
ты поднимаешь дым и как младенца
несёшь ещё беременная кожей
ещё ведёшь сугробы как телёнка
он плачет застывает
знаешь можешь
меня простить и привести
обратно

свернув в козью ногу газету кыштымский
рабочий читает газету огнём
а там на махорке сгорают буквы
о нём только нем обо всём

а небо боится учиться читать
и падает падает гипс в пионера
на смотришь казалось что тело своё
но так прорастала девчоночка
вера

так думаешь отличаться
на каплю на щепку от дерева
на спичку на свет водяной

струящийся через косточку
так думаешь просыпаешься
внутри белой глины у берега

и смерти отмеренной нет

молчи: не бывает другой

берестовое письмо
слева справа не вода
невода заводят тело
в перестрельчатое да

едем едем за свердловск
там барачный живёт гость
озирает своё тело
перезревшее до слёз

зренья нет растёт сирень
купоросная как тень
расшифруешь если сможешь
(паузу здесь) хренотень

берестовое письмо
привокзальный проводник
чувствуешь как белый бог
к нам проник под воротник

едем едем за тюмень
немясной но пелемень
на соседней сидит лавке
берег жжёт и прячет тапки

речи нет ты слышишь нету
всё вернули интернету
снег по чёрному экрану
водит воды возит лапу

берестовая вода
запечатана в конверте
едем едем беломором
то ли волки то ли в свете

подорожная страна
выйдешь видишь ни хрена
и частят в качелях дети
а над ними бьёт волна

здесь по детям ходит бог
чешет детям рваный бок
и по всей по всей сибирский
рассыпается песок

выйдя в парк городской
повернись налево —
изнутри тебя дна
у земли не бывает

видишь пятнышко твёрдого
то есть несмелого света
выйди в парк пионер
параллельно лежит между нами

вышел в парк городской
и прижался к стене словно к маме
закурил – бросил воздух
курил зарешёченный дым
между пауз жил парк
и смотрел словно смертный был
нами и вниз

привкус чего-то актуального наверное литературы
снобизма (идитынах) крики панаехали тут всякие дуры
всякие всякие

целую тебя за ушком

в избушке между кладбищем и небом целую то кладбищем то небом
то есениным то женщиной сороколетней
летней

трогаю мну обдираюсь ботвою до крови
типа дайте мне грантса дайте водочки и любови
слова нет – остаётся твоё тело

тёплое и страшное

за окном светает от неактуального снега

крохотное небо назывные буквы
подсадила мама кума на копейку
посчитаешь – сдохнешь от любви и муки
но читают в хате по солдату швейку
но читают в хате кружевные окна
умирая нежно от красивых сук
хавает ребёнок у родного голубя
из трёхпалых резаных/
тёмно синих рук

не ходи никуда с той
то вот с этой а может стой