Валентина Мясникова - Я летала в облаках, на землю падала. Сборник стихотворений. Книга четвертая

2

Луна катилась красным шаром, освещая путь,
Тоска для всех была чужая, не к кому прильнуть.
Она уж выбилась из сил, глядь, стелется дымок,
Стоит в лесу избушечка, маячит огонёк.

Стучит Тоска зелёная: «А-у-у, есть кто живо-о-ой»
В избушку дверь открытая, в ней запах смоляной
От ёлочки наряженной, душистого борща.
Мужик похож на лешего выходит, бормоча.

Она в слезах горючих попросилась на постой,
А мужичок и сам-то здесь из-за «души простой»…
Пустил Тоску к себе домой под самый Новый год,
Налил борща, с малиной чай, «сто грамм» – от всех невзгод.

Укутал плечи пледом ей, на ноги дал пимы,
В глаза взглянув ей ласково, сказал: «Ну что ж, живи…»
Вдруг что-то в сердце ёкнуло, вздох замер у Тоски,
От чувства всколыхнувшего их – ночь были «близки».

Зовёт Тоску он ласково – «Таисия моя…»
А через девять месяцев – двойняшки сыновья.
Тоску как подменили, кто б увидел, не узнал…
Пройдя все испытанья, счастьем кончился финал.

Зима шла в чащу к Лешему через дубовый лес,
Где конному и пешему дороги нет окрест.
Несёт меха пушистые – подарок декабря,
Но он исчез, иль попросту в обличии зверья.

Да, он такой, с характером – невзлюбит, так держись…
Зима ему аукает: «Ну, Леший, покажи-и-сь…
Ну, это что за шуточки, вот разбужу метель…»
В ответ ей совы ухают, да дятел долбит ель.

Она кружила по лесу, уж стало вечереть,
Из-за густого ельника навстречу ей медведь.
Подумала про Лешего – «Куражится, небось,
Вот я ему», – грозит Зима, и тут всё началось…

Примчался ветер северный на зов седой Зимы,
Собрал лохмотья туч, за ними скрыло лик луны.
Она на чёрном облаке «Горгоной» понеслась…
На чащу леса, на дубраву снега натрясла.

А Леший в это времечко-то ноги не влачил,
С радикулитом застарелым охал на печи.
Сквозь бороду косматую и рыжие усы
Ворчал беззубым ртом на ветер в разные басы.

Метель его избушечку в краю болот нашла,
До крыши снега белого, труба одна видна.
Туда гудела Лешему: «Сменились времена.»
И он к оконцу стылому, а там зима-зима…

Я белой и чёрной вороной средь всех не была,
Хотя и навешали люди два чёрных крыла.
Навешали так, что без боли ни шагу ступить…
В душе кровоточат на всём протяженье пути.

Терпенье, что скрыто внутри, напряглось как струна,
Из чаши судьбы его пью, а она всё полна.
И чем независимей держишься среди толпы,
Тем жгуче укусы – пьют кровь мою словно клопы.

Я чувствую рядом дыханье – мой Ангел со мной…
Он видел, как люди чернили меня за спиной,
Как, задом ко мне повернувшись, желали огня…
Ракушкой двустворчатой стала, устав от вранья.

Черту преступив, буду «чёрной вороною» я.
Но Бог меня вычеркнет «там» из числа воронья,
Ведь сверху виднее, я ею отнюдь не была.
По злости навешали люди два чёрных крыла.

Случайно не в том месте очутились,
И жизнь людей в мгновение распята.
Так жаль, когда уходят не простившись…
Туда, откуда нет уже возврата…

Невозможно нам судьбу предугадать,
Чтоб могли тот путь объехать, обойти.
Нелегко порой живым «прости» сказать,
А потом в душе покоя не найти.

Не терзайте своё сердце от обид,
Успевайте эту боль перешагнуть.
Пока живы мы, сам Бог велит простить,
А не злом с родными связь перечеркнуть.

Им возможно один шаг до пустоты…
Добротой бы, словом ласковым согреть.
Увезти от равнодушья, глухоты…
Только вместе трудность можно одолеть.

Словно «кони вороные» в небе сизом облака.
Я как маятник по дому, не уснуть, наверняка.
Что-то было неземное в вое ветра в эту ночь,
Ох, февральская погода, голову мне не морочь….

Кружит вьюга у порожка аж до самого утра,
Мне от гостьи сей тревожно, от неё забот гора.
Она к дому как прилипла, тянет к двери свою длань,
Заскулила, чтоб впустила я её в такую рань.

Дыбом встрёпанные космы от ночного кутежа…
Лёд искрит в глазах «стервозных», губы что-то ворожат.
Мы смотрели друг на друга сквозь оконное стекло,
В её импульсном дыханьи вдруг почувствовала зло.

Знать, меня заворожила, не могу глаз оторвать.
Вьюга колкий снег кружила, стала нудно завывать,
У меня «мороз» по коже, а она к дверям опять,
Боже мой, ну сколько можно мне сугробы наметать?
Ты скулишь под моей дверью, начисто покой украв.
Вьюга, я тебе не верю, зная твой коварный нрав.

Виснут встрёпанные космы от ночного кутежа…
Лёд искрит в глазах стервозных, губы что-то ворожат.
Вновь смотрели друг на друга сквозь оконное стекло,
По нему дорожкой слёзы – время вьюжить истекло…

Дымка седая, денёк перламутровый,
Звонкоголосы деревья белёсые,
Манят пичужек к рябинам остуженным,
Гроздьями красными ягоды мёрзлые.

В бархате белом с алмазными стразами
Зимушку ветер принёс с выси облачной.
У декабря настроение праздное…
Ступит январь этой звёздною полночью.

Лёгкий морозец снегами поскрипывал,
Слал поцелуи встречающим жгучие.
От фейерверков во всех концах пыхало,
Пусть не стучат в дверь метели заблудшие.

По небосклону луна шаром катится,
В год новый – две тысячи восемнадцатый.
Пусть счастье сбудется, в жизни всё сладится,
И новый день с доброты будет начатый!

От берёзовых дров серый пепел в печи,
Так и в жизни – от нас лишь огарок свечи.
Мне что год петуха, что собаки… един.
Вечный кризис, а мы ждём чудес впереди.

Неуёмный сверчок средь зимы стрекочИт.
«Новый Год» у ворот колотушкой стучит,
Всей семьёю встречаем его за столом,
Фейерверки шипят, освещая окно.

Мужики, подгулявши, там песни орут,
Им хоть праздник, ни праздник – «палёную» жрут.
Без семьи, без работы, зачем им семья…
Нахалтурят день на два – всё та же петля…

Слава Богу, жи-вё-м, хоть избушка худа,
Худо ль бедно нам тут, не про нас города.
А куда ж без деньжат, рад бы в рай, да грехи…
Деревенским давно кличку дали – «лохи».

Ох, «зови хоть горшком, только в печь не сажай»,
И судить погоди, зла другим не желай.
Ведь богатство-то, тьфу, если час твой придёт,
Что бедняк, что богач – всё травой прорастёт.