Сергей Танцура - Цивилизация

– Добро, – процедил опричник и, выхватив из-за пояса кинжал, перерезал девчонке горло. Страшно забулькав, она перевела удивлённый взгляд с отца на своего убийцу – и медленно опустилась на землю, как только Чёрный перестал удерживать её за волосы.

– Зачем? – без боли, устало спросил Волошин. – Я же во всём сознался.

– Так и я её пожалел – без мучений к Богу отпустил, – ответил Иван. И, отерев рукавом распаренное лицо, махнул рукой своим помощникам: – Опускай!..

…Опричники скакали намётом, не жалея коней. А за их спинами полыхало на полнеба зарево – горел терем Волошина, в котором билась, задыхаясь в ядовитом дыму, дворня боярина – последние свидетели опричного сыска. Таков был приказ самого государя: видоков не оставлять! – и опричники, подчинявшиеся непосредственно Иоанну Васильевичу, выполняли этот приказ со всем тщанием и прилежанием.

К седлу Ивана, рядом с оскаленной собачьей головой – знаком принадлежности к опричному сословию – был приторочен мешок с другой головой: головой Василия Волошина, доказательством исполненного как надо задания. Но Чёрный со своими ближниками скакал отнюдь не в столицу, пред очи Грозного; хоть и не слишком он доверял наговору боярина на самого себя, но очень уж хотелось проверить его слова о схроне. Мало ли что бывает в этой жизни? Как говорится: а вдруг? Тем более что крюк был невелик, а слухи о кладах Кудеяра – старшего брата Иоанна Васильевича, но об этом тсс! – были столь заманчивы, что уйти, даже не попробовав поискать, было выше человеческих сил. И даже опричных.

До Косой Горы добрались уже в сумерках. Соваться в лес – глухой, чёрный – на ночь глядя никому не хотелось, но Иван, в которого словно вселился бес, ждать утра не желал. И, стиснув во вспотевших ладонях кто крестик, кто ладанку, а кто и вовсе ведьмин оберег, опричники потянулись за ним в чащобу, по едва заметной лесной тропке, вившейся меж кряжистых дубов и седых лип.

Скрипнула потревоженная кем-то ветка, захохотала, заухала сова, чёрный ворон снялся с верхушки дерева и, оглушительно хлопая крыльями, умчался прочь, надрывно каркая. Потянуло холодом, и меж стволов поплыл прозрачный ещё, голубовато-серый туман.

– Может, всё-таки утром? – ёжась под кафтаном, несмело поинтересовался Мифодий – совсем молодой ещё опричник, со светлыми, как солома, волосами и некрасивым лицом, обсыпанным веснушками.

– Цыть! – одёрнул его Чёрный, потом, глянув на его белое от страха лицо, чуть смягчился и пояснил: – Тут недалече осталось, скоро приедем ужо.

– А Митька-то наш в штаны наложил! – пряча собственный страх, гаркнул остальным Еремей, ражый детина, но с умом шестилетнего пацана. Однако силы у него было немерено, Иван сам видел, как этот «шестилеток» на спор поднял на ярмарке тридцатипудового битюга над головой. За что и ценили Ерёму, да и, что греха таить, побаивались остальные опричники. Вот и Мифодий почёл за лучшее промолчать… и правильно сделал: Еремей был ещё и чрезмерно обидчив, а удар его кулака валил с ног не то что человека, но и того же самого битюга. Это, кстати, Иван тоже видел сам.

Святой источник открылся им внезапно: идеально круглая поляна без единой травинки на ней – и ямина в её центре, похожая на воронку от взрыва, на дне которой клокотала, бормоча что-то на своём, недоступном простым смертным языке, вода.

Иван огляделся и на противоположной стороне поляны заметил тропинку, убегавшую дальше в лес.

– За мной! – коротко скомандовал он и тронул поводья.

Местность заметно понижалась, пахнуло сыростью – река была совсем рядом. Лошадь Чёрного осторожно ступала по склизкой тропе, тревожно всхрапывая, словно чувствовала неясную ещё, но явную, реальную угрозу. «Волков чует», – подумал Иван и проверил, легко ли выходит из ножен кривая, татарской ковки – память о казанском походе – сабля. Но тут же забыл обо всём, заметив впереди, в просвете между замшелыми деревьями, мутный, словно зачернённый, блеск реки.

– Добрались! – с невольным облегчением выдохнул Иван, оглянувшись на свой отряд – и застыл, забыв закрыть рот. Позади него никого не было, только туман, превратившийся – когда только успел-то? – из прозрачной кисеи в непроницаемую белую стену, в которой без следа пропадали даже ближайшие деревья. И туман этот не клубился, не плыл и не растекался по округе, а стоял непоколебимо, словно и правда был стеной. И мрачно смотрел на замершего перед ним человека, как будто примериваясь для удара.

– Эй! Ну где вы там? Застряли, что ли? – попытался крикнуть Чёрный, но слова отказывались слетать с его губ, и вместо крика вышел свистящий, еле слышный шёпот. Но туман, похоже, всё-таки услышал его – и качнулся вперёд всей своей массой, пугающим прыжком сократив разделявшее их расстояние вдвое. Чёрный рефлекторно дёрнул поводья, заставив лошадь попятиться, и истово перекрестился.

– Отче наш, иже еси на небеси, – беззвучно забормотал Иван, и холодный пот выступил у него на лбу. – Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…

Туман застыл, словно налетел на незримое препятствие, и Иван тихонько перевёл дыхание. Он чувствовал – знал! – что молочная стена остановилась совсем ненадолго, и теперь судорожно озирался вокруг, ища выход, пока она не возобновила своё движение. По всему выходило, что выход был только у реки – лишь там туман ещё не сгустился до полной непроницаемости, а выглядел обычной лёгкой дымкой, смягчавшей даль, а не пожиравшей её без остатка. И, отбросив колебания, Чёрный дал лошади шпор, стремясь поскорее выбраться из этого страшного места.

Берег Воронки («Из-за чёрной воды или из-за воронки Святого источника?» – мелькнула мысль у Ивана) был топкий, заболоченный, заросший куртинами осоки и камыша. Пахло тиной и дохлой рыбой, но Чёрный, ощутив свободу, с удовольствием вдыхал эту вонь, подняв лицо к чистому небу, на котором зажигались уже первые звёзды.

– Пронесло, – с невыразимым облегчением вымолвил Иван. Оглянувшись на лес, он погрозил ему кулаком. – Что, не взяли? – с весёлой злостью крикнул он прямо в чёрную чащу, и лес угрюмо отозвался шелестом листвы и скрипом ветвей. – Да и не могли взять! Слабы вы супротив опричника милостью государевой! Как есть слабы! Тьфу! – он презрительно плюнул и развернул лошадь вдоль реки, надеясь уже к утру выбраться на большак. И не поверил своим глазам, узрев на подступавшей к самой воде старой липе – так ведь не было тут дерева-то! Али… было? – знак в виде белой, едва ли не светящейся стрелы, обращённой остриём вниз. «Клад Кудеяра!» – полыхнуло в мозгу Ивана, как молния, и, забыв все свои страхи, он быстро спешился.

– Сколько ты там говорил? – обратился Чёрный к голове Волошина, привязанной к седлу. – Пятнадцать шагов?