Сергей Танцура - Цивилизация

– Держите его! – резво обернувшись, повелительно крикнула бабка, и не посмевшие ослушаться дружинники вцепились в своего обезумевшего сотоварища. Рык Юрка стал на мгновение громче, он легонько присел – и дружинники разлетелись в разные стороны, как подхваченные ураганом сухие листья. Незрячий взор Юрка опять упёрся в стоявшую подле алтаря бабку, и рыжий дружинник снова двинулся к ней, вытянув перед собой скрюченные когтями пальцы.

– Силён, – кивнула, словно с чем-то соглашаясь, старушка – и повернулась к наступавшему на неё Юрко спиной, как будто его тут и не было.

– Силён, – повторила бабка, укладывая свою руку обратно на алтарь. – Да только мы сильнее. Это наша земля, наша вода, наше небо и наша кровь. Нет у тебя здесь власти, нет – и не будет!

С последним словом старушка слабенько шлёпнула камень своей невесомой ладошкой – и тот внезапно лопнул с пушечным треском, слышимом, наверное, в самом Суздале, развалившись на девять частей. Юрко, которому оставалось сделать до бабки всего два шага, замер – и, не издав ни звука, плашмя рухнул на землю, словно обрезали удерживавшую его нить.

Дружинники, разбросанные Юрком, кое-как поднимались на ноги, ошалело глядя то на расколотый алтарь, то на бабку, то на лежавшего колодой Юрка.

Теребя свою и без того всклокоченную больше обычного бороду, Усмарь приблизился к старушке, опасливо обойдя рыжего дружинника стороной, хотя тот не только не шевелился, но даже, кажется, и не дышал.

– И что теперь, бабушка? – почтительно спросил он, сняв на всякий случай шлем и склонив – чай, шея не переломится! – голову.

– Теперь-то, внучек? – весело переспросила старушка, блеснув совсем не по-старушески глазами. – А теперь вы делайте своё дело, а я займусь, сталбыть, своим. Больше я вам тут не потребна, и даже не уговаривай – года у меня, вишь ты, уже не те.

И бабка задорно рассмеялась, заговорщицки подмигнув в конец растерявшемуся сотнику.

– А с ним что? – пытаясь скрыть эту свою растерянность, Усмарь кивнул на неподвижного Юрка.

– А ничего, – жёстко отрезала бабка. – Пусть лежит тут – воронам ведь тоже кушать надо.

– Как-то… не по-людски это, бабушка, – насупился Усмарь.

– Так ведь и он нелюдь, внучек, – прищурилась старушка. – Говорила я его матери: то, чего Мара коснулась, пусть Мара и забирает. Не послушалась Верена, отдала его, да и свою, душу Бел-богу – и получила взамен сына этого упыря.

– Наговор это, старая! – возмутился подошедший к ним Сибур. – Не был Юрко упырём!

– А ты не кричи зазря, – посмотрела на него искоса бабка. – Крик – не дрын, хребта не перешибёшь. Не веришь моим словам – пойди и сам глянь, кто кем был, а кем не был.

Сибур фыркнул, но всё же подошёл к лежавшему лицом вниз Юрку и перевернул его на спину. Усмарь услышал, как Сибур громко сглотнул, а дружинники охнули и подались назад.

– Как же это? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Сибур, глядя остановившимся взглядом на чёрное, давным-давно сгнившее лицо Юрка, в пустых глазницах которого копошились жирные трупные черви.

– А вот так, – мягко, словно несмышлёнышу, сказала бабка. – Мёртвый он, с детства мёртвый, хоть и выглядел для всех живым. Бел-бог дал ему эту власть, а я отняла.

– А Верена? – осенённый внезапной мыслью, посмотрел на старушку широко открытыми глазами Усмарь. – Верена тоже?..

– Да, внучек, – печально кивнула бабка. – Тоже.

Усмарь поспешно отвернулся, борясь с приступом тошноты. Ведь он не далее как три дня назад захаживал к матери Юрка и вёл речь о том, чтобы она хозяйкой – и женой! – перешла в его дом.

Когда он справился, наконец, со своей слабостью и вновь повернулся к старушке, той нигде уже не было видно. И никто из дружинников, толпившихся возле мёртвого – на этот раз действительно мёртвого, мелькнула в голове Усмаря горькая мысль – Юрка, не заметил, когда и куда она подевалась. Бабка исчезла так же неожиданно, как и появилась, как будто её и не было здесь никогда.

– Ну, и бог с нею, – пробормотал Усмарь, на которого все эти чудеса действовали просто оглушающе. – А нам ещё эти валуны ворочать надобно… Эй! – крикнул он дружинникам уже в полный голос. – Неча зенки-то проглядывать, мы и так тут слишком долго обретаемся, неровен час, ещё какая нечисть заявится. Давайте-ка грузить каменья и отчаливать отсюда от греха подальше.

Дружинники, которым всё произошедшее здесь тоже было уже поперёк горла, согласно зашумели. И, подойдя к расколотому алтарю, по двое-трое взялись за каждый обломок. Взялись – и едва устояли на ногах, вместо неподъёмной тяжести гранита встретив пуховую лёгкость. Обломки на поверку практически ничего не весили, и поднять их мог играючи даже ребёнок.

– Вот ведь бесовское место! – в сердцах сплюнул Сибур.

– Чего приуныл? – насмешливо посмотрел на него Тогай. – Сам же предлагал под мышку засунуть. Вот и суй!

Татарин коротко хохотнул и, примерившись, действительно подхватил немалый обломок одной рукой, как бабы носят корыто со стиркой на речку.

– Об заклад бьюсь, что эта штука сама поплывёт, ежели её за лодкой привязать, – весело заявил Тогай и едва ли не в припрыжку направился к берегу, где их ждал ушкуй.

– Лучше бы ты лбом побился, глядишь, ума прибавилось бы, – проворчал ему вослед в конец расстроенный Сибур. И, взвалив на плечо обломок не меньше тогаевого, пошёл за татарином к кораблю.

– Видал я уже такие каменья, которые не тонут, – сказал вдруг один из дружинников.

– Ага! – хмыкнул в ответ другой. – Все мы их видали – в отхожем месте!

Воины, слышавшие эту перепалку, захохотали, сбрасывая с себя путы нервного напряжения, в которых их держали необъяснимые события на этом проклятом острове. Даже Усмарь усмехнулся в бороду, подумав, что чудеса чудесами, а жизнь жить нужно. И она, эта жизнь, любое чудо переварит. И в то самое отхожее место им сходит, лишь малую толику его вобрав в свою плоть и кровь.

Когда все обломки алтаря были погружены на ушкуй, Усмарь приказал отчаливать. Ему не терпелось как можно скорее покинуть странный остров, и дружинники, испытывавшие такое же желание, без ропота взялись за вёсла.

– И на кой ляд князю эти булыжники? – зло воскликнул дружинник, при очередном гребке больно рассадивший локоть об один из обломков, теперь, вдали от острова оказавшийся не таким уж и лёгким.

– А это не нашего ума дело! – одёрнул его Усмарь. И бросил прощальный взгляд на отдаляющийся берег. «Бабка?» – подумал он, заметив на том месте, где остался лежать мёртвый Юрко, женскую фигуру. Но тут же понял, что ошибся, и его сердце сжалось, заколотившись, как птица в клетке. Ибо он ЗНАЛ эту женщину, знал, хотя и не мог рассмотреть на таком расстоянии её лица. Усмарь был уверен, что видит Верену, которая должна была сейчас – это он тоже знал наверняка – находиться за сотню вёрст отсюда, в Кучково. А вокруг неё стояли, колыхаясь на ветру, словно клубы дыма, никак не желавшие рассеиваться, прозрачные тени. «Жрецы!» – молнией мелькнула догадка, и Усмарь похолодел от ужаса. Это были тени жрецов, сожжённых дружинниками заживо в своих избах, и тени эти с каждым мгновением становились всё плотнее, всё вещественнее.