Дарья Михеева - Листва. Журнал-студия «Вологда»

Борис Егорыч утвердительно кивнул.

– Внутрь не пускают? – многозначительно спросил Ленька и, не дождавшись ответа, сказал в ухо: – Хочешь на службу вживую взглянуть?

– А как?

– Я проведу. Да не бойся ты, никто не заметит.

Смотритель не боялся, а сомневался. Но, увидев, что Ленька уже закончил ремонт и направился в боковую дверь собора, поспешил за ним. По дороге электрик дал Борису Егорычу свой чемоданчик с инструментами, и полицейский, стоявший у служебного входа, равнодушно пропустил их.

Оставив инструменты рядом с электрическим щитком, они поднялись на хоры и осторожно выглянули из-за колонн, как мальчишки из засады. Невдалеке стоял охранник, и дальше они не пошли. Отсюда тоже было все неплохо видно.

В глаза сразу бросилась большая люстра-паникадило, украшенная десятками электрических свечей. Фрески были блестящими и яркими, запах свежей краски просачивался сквозь аромат ладана. На месте «Богоматери Умиление» стоял новый высокий иконостас. Ряды икон тоже были блестящими и яркими, но казались ненастоящим, не подходящим собору. Свет и звук в храме не уравновешивались, не застывали и не являли притаившемуся наблюдателю чувство гармонии и совершенства.

Борис Егорыч с замиранием сердца посмотрел на собравшихся внизу людей. Со спины он узнал пастыря, его фигуру, седые волосы. Он услышал его голос, ведущий службу. Голос был красивый, торжественный, но чужой. Патриарх повернулся, и смотритель увидел уже знакомое величие, обращенное к важным чиновникам и камерам. Пастырь-друг ушел в небытие. Борис Егорыч не мог здесь больше находиться. Он пошел вниз по лестнице, оставив Леньку подглядывать за службой. В одно из окон смотритель увидел людей, молящихся на площади перед экраном.

Борис Егорыч чуть не запнулся за чемоданчик с инструментами и тут обратил внимание на электрический щиток. Не отдавая себе отчета, он открыл дверку и опустил все рубильники, какие мог. И вышел.

Вначале Борис Егорыч подумал, что ничего не произошло. Он шагнул мимо полицейского и попал в толпу, которая продолжала молиться. Но когда смотритель взглянул на другой конец площади, то понял, что сделал свое дело. Экран был пустым. По инерции люди продолжали кланяться и креститься, но через несколько мгновений они один за другим замерли в недоумении.

В здании что-то пришло в движение. Полицейские потянулись к рациям.

2015

Часть 1. Супер-день и супер-вечер

Над маленьким лесным поселком Ольховка медленно сгущались весенние сумерки. Кое-где на улицах зажглись первые фонари, разбавляя подступающую темноту вялым и мутным светом. Снег уже везде сошел. После него осталась лишь грязная жижа, обильно затопившая все улицы в поселке. Исключением была лишь центральная, вымощенная бетонными плитами. Она носила название Железнодорожной, так как вдоль нее, всего в паре десятков метров, проходила железная дорога, делившая поселок на две большие части.

Олька шла по бетонке, шустро перебирая кроссовками. В ушах – музыка из наушников, в кудрявых каштановых волосах – бойкий, весенний ветер. Длинные ножки-палочки в светлых джинсах особенно подчеркивали хрупкость ее девичьей фигурки. Руки Олька прятала в карманах синей болоньевой курточки, не забывая при этом прижимать к себе школьную сумку. Вдалеке показались огоньки подходящего поезда. «Воркутинский», – с грустью подумала Оля, расстроенно шмыгнув курносым, веснушчатым носом. Ее кругленькое, обычно смешливое лицо как-то сразу вытянулось и поникло, растеряв свой природный, нежно-розовый румянец. «Значит уже десять, и я опять опоздала. Этот, наверно, уже пришел с работы, орать будет», – Олька недовольно сверкнула своими по-кошачьи зелеными глазищами и прибавила шаг. Ей надо было быстрее в конец Железнодорожной, где вокзал, а за ним – те самые деревянные покосившиеся «шестерки». В одной из них Оля и жила вместе с матерью и отцом.

Наверно, только эта старая «шестерка» и объединяла их маленькую семью. Мать с отцом терпеть друг друга не могли. Наверно, даже ненавидели. Мать работала билетным кассиром на вокзале и не гнушалась случайными заработками: кому воды натаскает, кому грядки вскопает и дров наколет. Любой работе рада была. А отец все пропивал. До копейки. Мать ходила, просила за него, коньяк дорогой уносила, так его и взяли в поселковую пожарную часть. Люди говорили: «Алкаша?! В пожарку?! Да как так можно-то?!» Хоть там только такие и работали. Что уж говорить, пили в Ольховке сильно и все – от мала до велика. Вбежав на крыльцо своего дома, Олька осторожно приоткрыла старую, рассохшуюся входную дверь. Та предательски скрипнула. «Вот облом, по-любому спалилась, сейчас начнется…» – Оля со страху зажмурила глаза. В коридор, качаясь из стороны в сторону, вышел лысый, худой мужик средних лет в полосатой майке-морячке и спортивках с сильно вытянутыми коленками. От него несло перегаром и куревом. – Опять шлялась где-то допоздна со своим ушастым? – прохрипел он, опершись боком на стенку коридора, и пристально посмотрел на Олю красными и узкими с перепоя глазами. – Пап, я у подруги была, у Таньки, можешь позвонить ей, спросить, – голос Ольки дрожал. – Воспитал гулящую девку на свою голову. Пятнадцать лет, а уже с парнями шатается, оторва, – отец достал из кармана спортивок сигареты и закурил, – пороть тебя больше надо было, а мать все жалела, дура. Олька наконец осмелилась зайти в коридор и медленно стянула кроссовки. Отец продолжал, глядя на нее, хрипеть ругательства. Оля собралась с духом и что есть мочи рванула по коридору, стараясь по-быстрому проскочить мимо папы в свою комнату. Но не успела… Он схватил ее за копну кудрявых волос и со всей дури отвесил звонкого леща прямо по голове Ольки.

– Пап, отстань! Где мама? – пытаясь высвободиться, закричала Оля.

– На смене, где еще. Билетерша позорная, – нервно переминая сигарету во рту, он продолжал тянуть Ольку за волосы. – А тебя никто в дом не пускал, оторвам здесь не рады! – отец расхохотался хриплым смехом.

Оля в отчаянии вырвалась из его рук и быстро вбежала к себе в комнату, захлопнув за собой дверь и закрыв ее на шпингалет. – Уроки делай, раз пролезла, и не мельтеши здесь больше, ко мне друзья придут, – проорал ей вслед отец из коридора. – Ты бы лучше проспался, пап! Тебе же завтра на смену, – Олька прижималась спиной к двери, пытаясь унять нервную дрожь во всем теле. Маленькая комната Оли была ее единственным прибежищем. Только тут, среди старых, покосившихся стен с полопавшимися обоями, Олька чувствовала себя легко и спокойно. Пусть здесь все дышало бедностью, и из каждого угла сквозило холодом и неблагополучием, но это было ее укрытие. И что важно – с дверью на шпингалете. Дырки на обоях Олька заклеивала постерами рэп-звезд из модных журналов. Она покупала их на почте, спуская все свои карманные деньги. А рваный линолеум на полу Олю вообще не беспокоил. Из мебели здесь был письменный стол со стулом у окна да небольшой шкаф для одежды, стоявший справа от двери. Но главным раритетом была кровать. Ее металлическая пружинная сетка провисала чуть ли не до самого пола. Олька качалась в ней, как в колыбели.