Алджернон Суинберн - Стихотворения из первого сборника

Там, могучий, с огромным телом, морями одет как крылами,
Непостижным нам занят делом, полн вещей, незнаемых нами,

Ощетинен оружьем рогов, и клыков ядовитых, и бивней — секир,
Средь грядущего ярых ветров, слепоглазый, вздыбился мир.

Пред волной расступается бездна, и спасается в страхе шторм,
В пустоте грохот ног железных, гром проглочен ужасным ртом.

По бокам ветры севера; соль — от слёз всех людских племён,
Разрушения пламя и боль, перемен звук, биенье времен:

Тех, что муку несут день за днем, век трудись — все остаток велик,
Мир омыт нашей крови дождем, и терзает людей его клык. 60

И паром он дышит, плюёт, в гласе духов стенанья слышны,
И шум, как кошмаров полет, корни глубже морей глубины;

И эфир пускается в пляс, выше звезд вознеслось его темя
И трясеньем всю землю сотряс, обнаженным сделалось время.

Обуздаешь ли бездну уздой; чтобы высечь море, есть плети?
Иль скуёшь её цепью стальной, ту, что старше, чем Боги эти?

Вы — огонь; но не вечны дороги, пронесетесь в забвение полное,
Посмотрите, вы смертны, о Боги, пожираемы времени волнами!

В тьме времён под конец позабытые, в глуби лет, в переменах вещей,
Уснут Боги, как люди убитые, а мир новых найдёт королей. 70

Пусть ноги жрецов твоих гордых по предков ступают путям,
Пусть прежние Боги мертвы, а казненный Богом стал нам,

Пусть разрушил ты трон Кифереи, [3] Киферея — Афродита. и обрушил на нас камнепад —
Но не вечен ты, царь Галилеи, мертвецом к мертвецам сойдешь в ад.

Доброты одеяньем восторжен певец, воспевает твою Деву — Мать,
Но похищен ее лучезарный венец, чужой трон ты сумел занять.

Да, когда-то молились иной, но сменилась царица — так говорят.
Не такой, не поддельно — святой была Мать, что в ракушке родили моря!

Облаченной в желаний гармонию, сиянием с пеной сравнима,
Подвижней, чем быстрый огонь — о богиня, о матерь Рима. 80

Явилась твоя девой бледной, горя — злобы сестрой, а наша
С ароматом и блеском победным, водопадом цветов украшена,

Вода белая с розами красными, вся серебряный блеск и пламя,
Святит землю ее имя властное, и молитва легка в древнем храме.

Явилась твоя слез потоками, средь рабов рабыней, а наша
Попирая мир легкими стопами, царицей в морей пенной чаше.

Взволновались чудесные воды, и ликуют ветра торопливые,
Розы ярче, и зеленей всходы, синью светят проливы бурливые.

По какому знаменью ушли, о владыки? Лучше бы вы навеки остались,
Из вас каждый был трижды великим, но одна всех прекрасней казалась. 90

Когда все в ничто обратится, лишь к тебе я смогу припасть:
Назови меня другом, царица, и яви, о богиня, власть.

Моя мать, ты Землей зачата, ты корона рожденья и цвет;
Почитай меня своим братом — под землей мой окончится след.

Крепка твоя власть над ночью, твой взор — двойная луна,
Там где сны слаще радостей прочих, слаще звуков всех тишина,

Там где мак прекраснее розы любой, и алая роза белеет,
А ветер, насыщенный сонной пыльцой, молчанье нарушить не смеет,

Там, где духи лепечут во сне, вдалеке от могучих Богов,
Там, в потухших звезд глубине, теряются звуки всех слов, 100

В слабом свете Богини лица, под не знающим солнца небом,
Дай душе средь иных упокоиться, всё забыв, что было и не было.

Боги мощь твою не превзойдут — ход времен им сдержать не суметь,
Их дары — только спячка и труд, ты даешь, Прозерпина, смерть.

Я в молчанье у ног твоих проведу много лет. Ясный знак —
Мне, как предкам моим, суждено тут навеки уснуть. Будет так!

Хрупок утлый сосуд времен, коим мерят наш жизненный путь,
Духу тягостен плоти плен, он течет из сердца, как ртуть.

Уплываю с земных берегов, не издать больше смех или стон;
Смерть сильнее небесных Богов, а сущность смерти есть сон. 110

Сестра моя, ласточка, быстрая птица,
Вновь твое сердце полно весной?
Тысячи лет пролетели, сгорели,
Как же ты можешь опять веселиться,
Как сердце полнишь песен волной?
Что ты споешь, когда дунут метели?

Сестра моя, ласточка, чистая птица,
Когда улетаешь зимою на юг,
В южные страны, с собою зовя,
Старое горе с тобою ли мчится?
Песнь оборвав, клюв смыкаешь ли вдруг?
Ты все простила прежде, чем я?

Летучая ласточка, птица — сестрица,
К солнцу и югу долог твой путь,
Я же борюсь с сердца старой враждою,
В дуплах и гнездах дано мне гнездиться —
Серое тельце, огнем полна грудь —
Песни в ночи мои полны тоскою.

Я соловей, все весенние ночи,
Сестра моя, ласточка, неба жилица,
В разгаре весеннем, всю ночь напролет
В сумрак одет, темнотой оторочен,
Пою до тех пор, пока дикие птицы
Не закричат, видя солнца восход.

Сестра моя, ласточка, легкая птица,
Весенний пир — всякому духу отрада,
Но разве нет в сердце твоем пустоты?
Туда, где паришь, не явлюсь, о черница:
У смерти есть память, у жизни пощада,
И я бы простила, но вспомнишь ли ты?

Сестра моя, ласточка, нежная птица,
Еще в твоем сердце достаточно сил?
Живо оно? Иль давно опочило?
К Лету — царю так легко всем стремиться,
Но не будет Весне твой рассказ страшный мил.
Прошлое горе… Иль ты все забыла?

Сестра моя, ласточка, в небе зарница…
Сердце мое янтарем каменеет,
Над головой вечно волны шумят,
Но пасть тебе или мне возродиться,
Если во мне станет сердце добрее,
Если ты вспомнишь, сестрица, меня.

Лучик небесный, сестра моя — птица,
Сердец разделение нас разлучило,
Твое так легко, словно лист октября,
Моё же несется, как злая орлица,
К морю Фракийцев, где убили Итиля,
Желанием мести вечно горя.