Алджернон Суинберн - Стихотворения из первого сборника

Сестра моя, ласточка, черная птица!
Песню — прошу я — прерви хоть на миг.
Мокры и трубы и застрехи крыш…
К детскому лику могу ль возвратиться,
План — паутину, труп, смолкнувший крик
Вспомнить смогу ли, коль ты простишь?

Вечно в уме твоем, ласточка, будет
Тот, кто в злой день зря пытался укрыться,
Первенца кровь до сих пор вопиет:
«Кто все простил? Кто меня не забудет?»
Ты уж простила, о летняя птица…
Пусть мир прейдет — не забуду я. Нет!

По песку ударяет кулак,
По ветру морскому и соли:
Удар — решимости знак —
Как смерть, тверда будет воля.

Ветер звенит как сталь,
Высоко взлетает пена;
Воды плещут и мчатся вдаль,
Приливов, отливов смены.

Возносится желтый утес,
В расщелинах треплется колос.
Ударь, чтоб день бурю принес,
Пусть над палубой слышится голос.

Здесь морю неведомы узы,
А ветер кричит от счастья.
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше в полчищах власти.

В песках отмеряем шаг,
От сыска укрывшись в море.
Пусть весь мир захватил себе враг —
Короли, мы несем вам горе!

Вы на мир набросили узы,
Вы Бога купили лестью,
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше в полчищах власти!

Поцелуй, что крапивы злей,
Лоснятся разбойников рожи;
Там кровь на руках королей,
Рты попов запятнаны ложью.

Разве ветру наденете узы,
Намордник — на моря пасти?
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше в полчищах власти.

Поднимем же старый наш флаг,
Красный, по ветру вейся!
Пусть сомкнутся ряды для атак,
Пусть вождей будет десять, не двести!

Если ад одолжит нам сеть,
И галера [6] на галеры отправляли преступников («каторга» — буквально значит «гребное судно»). крякнет под Папой —
Бонапарта отродью — смерть! [7] имеется в виду император Франции Наполеон III (свергнут только в 1970 г).
Отдадим его в виселиц лапы.

Коль правитель свой давит народ
А пастух гонит волка на стадо,
Коли Вера свиней пасёт,
И Стыда страшиться не надо —

Поднимай алый флаг — крепче узел!
Над пеной пусть венчает снасти!
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше в полчищах власти!

Взгромоздился над миром колосс,
В Вене муки, и муки в Кайенне. [8] Кайенна — французская каторжная тюрьма.
Пусть же ветер коснётся волос,
Пусть лицо омочит моря пена.

Пусть море разрушит шлюзы,
Ураганы и бури — на счастье.
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше союзников власти!

Правитель в страхе затих, и прелат лицо своё скрыл,
Потому что песня живых звенит над рядами могил.

Зряч слепой, и слышит глухой, и кривой распрямиться смог;
Грозным ревом стихии морской раздается стук дружных ног.

Буйный ветер доносит смех, шум свершений этого дня;
Отвечай, священник, за грех; правитель, пади как сорняк!

Вот блевотой кровавой покрыл золотые одежды поп:
Это вора стыд заклеймил, краска совести мажет лоб.

Онемели и жалко дрожат — жаль потерянных ценных вещей:
Как попу свой дворец удержать? Где былая власть королей?

Страх силен, тоска велика, от возмездия не уйти.
Как могучих течений река, ярость наций закрыла пути.

По коврам ступали ногой, всюду роскошь, сияние злата;
Одеяний старинный покрой, и сладки духов ароматы.

В волосах больше нет венца, стал царь жалок, как инвалид;
Наг и сир, ожидает конца, желчью совести рот залит.

Ты намерен народ свой судить, о заведомый Главный Мудрец?
Как же ложь тебе повторить, коль слюне ядовитой конец?

Помиришься ли с Богом ты, или крюк тот вонзит тебе в бок?
Темны воды, приливы круты, и тебе ль удержать поток?

Представай перед Богом, вождь, и похвастайся перед ним:
«После засухи, мол, будет дождь, и росою сменится дым».

Ноги сломаны у стариков, прежней силы теперь уже нет.
Знака ждут они сотни веков, а не видят в небе комет.

Бормотанье их слышим везде, наполняет всю землю крик,
Стыд во взоре и страх в бороде, и дрожанье виновных рук.

Гнев для сильных седлает коней, злоба их мишурой оплела,
Ведь от звона упавших цепей стала кожа как мел бела.

Слышат крики восстанья вдали — черным горем разбиты сердца;
Кости треснули, тело болит, и не краше они мертвеца.

Ни один не остался цел, жадно воздух глотают рты,
Смертный мрак их собой одел, и греховные души пусты.

Ветер вяжет движения ног, о разгроме к ним вести пришли.
Как трясут бумаги листок — так стряхнут их с края земли.

Наточен, отточен клинок, и пушек разверзлось жерло,
Стал зрелым зеленый росток, и время для жатвы пришло.

Ты пожато, о время слов, и ветер дыханием стал:
Мертвые слышат тот зов, что в пропасти смертной вскричал.

Когда мрачный сокрыт лик луны, и невидимы звезд пути,
Корни неба обнажены, всюду блики — солнце, свети!

Там, где в море шквал бушевал, там стала гладью вода:
Это Бог знаменья нам дал, и дрожит от них пустота.

Там, где в ножнах томился меч, ржа царила, клинок покрыв,
Крик раздался — его не пресечь, человека горяч призыв:

«Двусторонний меч вонзи в плоть, пусть металл обагряет кровь;
В небе веет крылами Господь над скелетами мертвецов».

Дай мне вздохнуть. Позволь побыть одной.
Пусть я продрогну от росы ночной.
Спят яблони, но их листва цветет,
Как лепестки, зажженные луной.
О боже, боже, скоро день взойдет.