Константин Бальмонт - Зеленый вертоград. Слова поцелуйные

Над травою была,

В брак вошла

Со цветком.

Чтоб Корабль построить наш,

Из златых мы пили чаш,

Все испили мы, до дна,

От столетнего вина.

И пошли во старый бор,

Острый выбрали топор,

Твердый выбрали мы дуб,

Чтоб построить верный сруб.

Снасти вили мы рукой,

И не то что час-другой,

И не то что целый год,

Сколько только Бог сочтет.

И для паруса — в закон

Был введен небесный лен,

И зазыбилась, чиста,

Вздутость белого холста.

Вздулся ветер и подул,

И пошел по Морю гул,

Вздулся парус, задрожал,

Терем в Море побежал.

И чтоб шел корабль легко,

Был посажен глубоко,

Чтоб легко он в Море шел,

Груз богатый был тяжел.

Опрокинуться нельзя,

В Море — верная стезя.

Чтоб корабль построить наш,

Из златых мы пили чаш.

По синему Морю Корабль наш плывет,

От края до края — сияние вод.

Корабль — драгоценный, товары на нем —

Услада для взора, играют огнем.

И хочется многим товары купить,

Но Рок им велел прихотливыми быть.

Коль скуп ты, давай немудреную медь,

Но, раз дешевишься, не будут гореть.

Коль беден, давай нам последнюю медь,

И будут рубином играть и алеть.

А если обманом иль силой возьмешь,

Ты вместо сокровищ — чудовищ найдешь.

Так едем мы Морем, причалим, и ждем,

Товары волшебным сияют огнем.

И многие думают — мы колдуны,

И многие думают — просто лгуны.

Ни тем, ни другим не сказав ничего,

Мы дива даем с Корабля своего.

Одних осчастливим, других же смутим,

И снова мы в Море, и снова мы с ним.

В безбрежном и нежном кораллы найдем,

И мною рубинов с кровавым огнем.

Мы плыли по светлой вечерней воде,

Все были свои, и чужого нигде,

А волны дробились в своей череде.

Живые они, голубые

Играли мы веслами, чуть шевеля,

Далеко, далеко осталась земля.

Бел Сокол — названье того Корабля.

Родные на нем, все родные.

Сидел у руля златоокий Пророк,

И был он как будто совсем одинок,

И страшный внезапно пропел он намек.

Морские в нем страсти, морские.

Год скрепился, день сосчитан, миг бежит

и не вернется,

Час назначен, в диком плаче словно пыль

взметнутся все,

Кто тебе казался Богом, волколаком обернется,

Сорок громов, водоемов, сорок молний в их красе.

Бойтесь, бойтесь! Безвозвратно! Ничего уж

не исправишь!

Все убитые — восстали. Все задавленные — тут.

Горше всех лукавств убогих — что теперь еще

лукавишь,

А глаза твои как щели, сам себе назначил суд.

Сядешь — пламень, ляжешь —камень, в пропасть

кинешься — замкнется,

В ночь склубишься — сорок молний миру выявят

уклон,

Вся Вселенная смутится, и в седой клубок свернется.

Слышишь громы? Сорок громов! Падай, падай

осужден!

Был бледен и страшен Пророк у руля,

И все мы дрожали, вещаньям внемля,

И волны качали оплот Корабля.

Живые они, голубые.

Мы поняли, что он хотел нам сказать,

О бездне скорбел он, скользя через гладь,

Мы в Свете, но Бездна должна отстрадать.

Родные грехи нам, родные.

Мы плыли по тихой и светлой воде,

Все было свое, и чужого нигде,

Молитву мы пели Вечерней Звезде.

Мария! Мария! Мария!

Будьте тверды в буре дикой, корабельщики мои,

Он придет, кто нам обещан в быстротечном

бытии.

Он поставит мачты крепки, паруса несокрушимы,

Он направит руль глядящий, он пронзит пожаром

дымы.

Вспыхнет с нами он огнями, как комета в бурной

мгле,

Он уж с нами, между нами, на плывущем корабле.

Бросит якорь в добром месте, как дойдем

к заветным далям.

Корабельщики, он с нами. Мы причалим.

Мы причалим.

Как по синему по Морю все мы плыли без печали,

Легки ветры нам шумели, тихи ветры восставали.

Говорили нам, шептали, что богатый брег вдали,

И по синему потоку нас к Востоку понесли.

В синем Море с каждым часом ярки птицы нам

мелькали,

И невиданные рыбы островами возникали,

Мы проплыли три недели, счетом ровно двадцать

дней,

Мы не пили и не ели, в изумленности своей.

Души были в нас певучи от крылатостей летящих,

В ароматах были тучи, как в цветущих вешних

чащах,

И от радости иные низвергались к грудам рыб,

Но никто меж них, плавучих, из певучих

не погиб.

Так мы плыли в синем Море, и проплыли три

недели,

Мы от рыб засеребрились, вместе с птицами

мы пели,

И когда приплыл Корабль наш на сияющий Восток,

Каждый был певуч, и светел, и угадчив, и высок.

Дух Святой по синю Морю над водою ходит,

Невод шелковый по Морю Дух Святой заводит.

Белу рыбицу он ловит для садков садовых,

Золотых Он манит рыбок, сам в златых

покровах.

Ходит утром, ходит ночью, ходит на рассвете,

Вы доверьтесь полномочью. Духу верьте, дети.

В тонкой сети миг побывши, выйдите из Моря,

В сад предивный вы войдете, светом свету вторя.

В голубых прудах садовых, в хрусталях-озерах,

Поплывете, пробуждая по осоке шорох.

В хороводы ваши глянут яблони в расцвете,

Вы не бойтесь, не оковны шелковые сети.

Дух Святой во грозном Море дал побыть вам

вволю,

Раз берет вас, золотую вновь Он даст вам долю.

По горам, по горам,

Трубачи.

Чу! поют и кличут нам.

Солнце встало, шлет лучи.

По лугам и по лесам,

По широким небесам,

Словно рдяные мечи,

Словно вытянулись в бои,

По стремнине голубой,

Исполинские мечи.

Над отшедшей тьмой слепой,

С золотой своей трубой

Встали, кличут, трубачи,

Обещают гулко нам

Золотые дать ключи

К тем жемчужным воротам,

За которыми прильнем,

Над рубиновым путем,

Мы к невянущим цветам.

Так вещают трубачи,

По горам, по горам.

Лес забыт. Лишь сад пред нами,

Он с высокими стенами.

Год придет, и год уйдет,

За железными вратами

Здесь мы тешимся цветами,

Мы мудреными замками

Возбранили чуждым вход,

Братья наши — вечно с нами,

Сестры наши — здесь, пред нами,

Пенны чаши за пирами,

Но чего-то сердце ждет.

Он за дальними морями,

Он, Единственный, не с нами,

Он над бездной вечных вод.

Мы здесь нежимся струнами,

Мы здесь ходим под стенами,

Он над вечными волнами,

Он над пропастью идет.

Спорит с ветром и с громами,

Вихрь уводит в вышний свод,

Гром пред ним над кораблями

С свитой молний не падет.

Мраку светит он глазами,

Ум овеет голосами

И взовьет в живой полет.

Тот, кто стонет, здесь он, в храме.

Буря спит за облаками,

Но чего-то сердце ждет.

Он, Единственный, не с нами,