Константин Бальмонт - Хоровод времен. Всегласность

Вон проходят над волнами

Чернобелою толпой,

И культяпыми крылами

Помавают пред собой.

Вон, напыжившись, яруют.

Два и два, откинув лбы,

Шеи шеями целуют,

Привставая на дыбы.

Предполярное виденье,

Альбатрос наоборот,

Птица — земность, отупенье,

Птица — глупость, птица — скот.

— Дьявол, кто ты?— Ветер, Ветер.

— Что ты ищешь?— Я свищу.

— Что ты ищешь?— Долю, волю.

Вьюсь, свиваюсь, трепещу.

Возрастаю в вихре свиста.

Замираю, чуть шепчу.

Медлю там, где степь цветиста.

Моровую язву мчу.

— Дьявол, Дьявол, для чего же

Ты цветы смешал с чумой?

— Иль не все одно и то же?

Мчать что мчится — праздник мой.

И ужели не пригоже

Цвет цветет разъятых ран?

Красен мак, и язва—тоже.

Я — прохожий чрез туман.

— Ты — жестокий! Дьявол, Дьявол!

— Зззить!—Качнулася Луна.

— Стой! — Куда там! Скрылся Дьявол.

Полночь. Сумрак. Тишина.

Если б мне хотя вина,

Этой огненной воды!

Был бы бочкой я без дна

От звезды и до звезды!

Я бы выпил за снега,

Раз в снегах мне жить дано.

Я бы выпил за врага,

Раз сражаться суждено.

Я бы выпил за себя,

Раз родился я такой.

Винный кузов теребя,

Упивался б день деньской.

А теперь? Я пью лишь кровь,

Да густой, как деготь, жир,

Чтоб идти за зверем вновь,

Обеспечить скучный пир.

Я пьянею лишь тогда,

Как от лунной темноты

И от ветра, иногда,

Мерно пляшет дверь юрты.

И ручной пингвин в тиши

Трется об ноги мои,

И змеиности души

Я качаю в забытьи.

Я нашел, как развеять мне скуку,

Как быть светлым, мне в муке моей.

Я от Ветра разведал науку

Быть веселым в напеве скорбей.

Запою, заведу, загуторю,

Сам с собой без конца говорю.

Не позорно ль быть преданным гopю?

Можно в сердце затеять зарю.

Всю равнину от края до края

Я прошел в этом царстве снегов

И певучие руны слагая,

Заносил их на снежный покров.

И пройдя по зеркальности синей,

Начертал я заклятья на льду,

Опушил их серебряный иней,

Заманил в заговор я звезду.

Проиграло мне хором Молчанье

Безглагольную песню свою.

Из снегов предо мной изваянья

Я в них жизнь заклинаньем впою.

Этим Месяцем желтым, ущербным,

Покачнувшим златые рога,

Сохранившимся прутиком вербным,

Я велю вам Живите, снега.

Оживляются странные лики,

Много созданных снежных людей

Если б было немного брусники,

Я б раскрасил в них пламя страстей.

Подожду, как совсем покраснеет,

Пред ущербом последним, Луна

Капли три она крови мне свеет,

Я их вброшу, в их сердце, до дна

Снежные люди устроены,

Снежные боги при них.

Люди, как каста, утроены,

Бог — дополнительный стих.

Месяцем боги отмечены,

Кровью ущербной Луны,

В членах они изувечены,

Быть как отдельность должны.

Те,— как болезнью слоновою

Важно распучив живот,—

С алчностью смотрят суровою,

Мир это пища им в рог.

Те, развернув семипалые

Руки, по тысяче рук,

Зубы оскалили алые,—

Надо почтенья вокруг.

Те, разукрасившись блестками,—

Женская будет статья,—

Вместе с мужчинами — тезками

Славят восторг бытия.

Груди у них поразвешаны

Вроде как будто лозы,

Взоры глядящих утешены,

Даже до нежной слезы.

Дальше герои вельможные,

Палица в каждой руке,

Это — столпы придорожные,

Дамбы в великой реке.

Если без них, так разъедется

Влага в чрезмерный разлив,

Лоб здесь у каждого медится,

Каждый охранно красив.

Дальше — со лбом убегающим,

Это советники все,

Взором мерцают мигающим

В мудрой и хитрой красе.

Зная, что столь предпочтителен

Зад пред неверным крылом,

Их хоровод умилителен,

Каждый мешок здесь мешком.

Дальше — фигуры медвежие,

Храбрости бравый оплот,

Кровью помазаны, свежие,

Сильные, добрый народ.

Я освятил их заклятьями,

Кровью своей окропил,

Будьте здесь слитными братьями,

Связью устойных стропил.

Я освятил их напевами,

Кровью и птиц и зверей,

Будьте как юноши с девами,

В страсти любовной своей.

Я освятил их гаданьями,

Кровью ущербной Луны,

Будьте моими созданьями,

Будьте, хочу, вы должны.

Я прохожу в этом множестве,

Кровью я лики кроплю,

Царствуйте здесь в многобожестве,

Каждого я полюблю.

Будут вам жертвы багряные,

Алости снова и вновь,

Капли кроплю я румяные,

Чару влагаю я в кровь.

Я из белой страны

— Кто сказал? Кто сказал?—

Я из белой страны,

Я из белой страны.

Прежде, видя, как снежинки

В воздухе летают,

Говорил я: серебринки,

Говорил: с цветов пушинки,

Стаи феи летают.

И конечно. Ведь красивы.

Ишь как шелушатся.

Заплетаются в извивы,

И летят, как хлопья ивы,

Пухом вниз ложатся.

Да постои. Не так уж глуп я.

Знаю те алмазы.

Да, узнал. Не так уж туп я.

Это — кожа, это — струпья

Моровой Проказы.

Там на Севере, седая,

И еще на Юге,

Спит Проказа мировая,

И скребется, восставая,

На Полярном круге.

Позевает, поскребется,

Налущит лохмотий,

Глянет, плюнет и ругнется,

Туча на небе сберется,

Тут на повороте.

На углу ворот Полярных,

Ведьминому сказу

Послушал, в клубах парных

Накопила снов угарных,

Понесла заразу.

На зеленые поляны

Дунет, все повянет.

Заморозила туманы,

Бросит между трав изъяны,

Мертвый узел стянет.

И посыплет, и засеет,

С краю и до краю.

Цепенение навеет,

Заметелит, завладеет,

Брежу, засыпаю.

В западне я у врага.

Где же быть мне? Здесь в юрте?

В этой душной тесноте?

Или выйти на снега?

Как выходят на луга?

Там теснее в пустоте,

В безграничности того,

Что едино и мертво.

Я вольнее между стен,

Где хоть тени перемен,

Где хоть это для меня:—

Тихий треск и скок Огня.

На равнине я мертвец

В безраничности гробниц,

Где начало есть конец

В одноцветном без границ

Там я в вольности — скелет,

Здесь я в тесности — живой.

Мной зажженный — дышит свет

В этой келье гробовой.

Только выйду, видно мне,

Что со мною никого.

Здесь же в жарком полусне

Оживает вещество.

Я подушку обниму,

Я с покрышкой говорю.

И шепчу я в полутьме

К неизвестному, ему.

Мне отрадней и вольней

Закрывать свои глаза,

Обращаясь мыслью к ней,

Чьи глаза как бирюза.

С непостижной говорю,

Распаляюсь и горю,