Вячеслав Иванов - Кормчие звезды. Книга лирики

Громов прерывистым глаголам.

И ужас высей снеговых

Внезапной бледностью бледнеет,

И дол, приникнув, цепенеет

При вспышках молний змеевых.

Высот недвижные озера —

Отверстые зеницы гор —

Мглой неразгаданного взора

Небес глубокий мерят взор.

Ты скажешь: в ясные глядится

С улыбкой дикою Сатир,—

Он, тайну мойр шепнувший в мир,

Что жребий лучший — не родиться.

С престола ледяных громад,

Родных высот изгнанник вольный,

Спрядает светлый водопад

В теснинный мрак и плен юдольный.

А облако, назад — горе —

Путеводимое любовью,

Как агнец, жертвенною кровью

На снежном рдеет алтаре.

Средь гор глухих я встретил пастуха,

Трубившего в альпийский длинный рог.

Приятно песнь его лилась; но, зычный,

Был лишь орудьем рог, дабы в горах

Пленительное эхо пробуждать.

И всякий раз, когда пережидал

Его пастух, извлекши мало звуков,

Оно носилось меж теснин таким

Неизреченно-сладостным созвучьем,

Что мнилося: незримый духов хор,

На неземных орудьях, переводит

Наречием небес язык земли.

И думал я: «О гений! как сей рог,

Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах

Будить иную песнь. Блажен, кто слышит».

И из-за гор звучал отзывный глас:

«Природа — символ, как сей рог. Она

Звучит для отзвука: и отзвук — Бог.

Блажен, кто слепит песнь и слышит отзвук».

День пурпур царственный дает вершине снежной

На миг: да возвестит божественный восход!

На миг сзывает он из синевы безбрежной

Златистых облаков вечерний хоровод

На миг растит зима цветок снежинки нежной,

И зиждет радуга кристально-яркий свод,

И метеор браздит полнощный небосвод,

И молний пламенник взгорается, мятежный…

И ты, поэт, на миг земле печальной дан!

Но миру дольнему тобою мир явленный

Мы зрели, вечностью мгновенной осиян,—

О, Пушкин! чистый ключ, огнем запечатленный

Мечей, ревнующих к сынам юдольных стран!—

И плачем вечно мы в тоске неутоленной…

Из чуткой тьмы пещер, расторгнув медь оков,

Стремится Музыка, обвита бурной тучей…

Ей вслед — погони вихрь, гул бездн, и звон подков,

И светоч пламенный, как метеор летучий…

Ты, Муза вещая! Мчит по громам созвучий

Крылатый конь тебя! По грядам облаков,

Чрез ночь немых судеб и звездный сон веков,

Твой факел кажет путь и сеет след горючий.

Простри же руку мне! Дай мне покинуть брег

Ничтожества, сует, страстей, самообманов!

Дай разделить певцу надвременный твой бег!..

То — Прометеев вопль иль брань воздушных станов?

Где я?.. Вкруг туч пожар — мрак бездн,- и крыльев

снег,

И мышцы гордые напрягших мощь титанов…

Где цепью розовой, в сияющей дали,

Тянулись облака и в море отражались,

Лазурные валы, горя, преображались

И ризу пурпура прозрачного влекли.

Мы ж к пламенным волнам — стремясь —

не приближались:

Они бежали нас; чем дале мы гребли,

Пространства бледные за нами умножались,

Где тень и отблеск волн ночной узор плели.

Мы тень с собой несли — и гналися за светом…

Но вдруг опомнились: исчез лукавый сон —

Внезапно день потух и потемнело море.

Вставал далекий брег суровым силуэтом,

И безразличен был поблекший небосклон,

И сердце — гордое свое ласкало горе.

Покорный день сходил из облаков усталых;

И, как сомкнутые покорные уста,

Была беззвучна даль, и никла немота

Зеленохвойных чащ и немощь листв увялых.

И кроткою лилась истомой теплота

На нищий блеск дубов, на купы пиний малых;

И влажная земля, под тленьем кущ опалых,

Была, как Смерть и Сев, смиренна и свята…

Таким явился мне, о мертвая Равенна!

Твой лес прославленный,- ты, в лепоте святынь,

Под златом мозаик хранительных забвенна!

И был таков твой сон и скорбь твоих пустынь,

Где веет кротко Смерть, под миром крыл лелея

Мерцающую Жизнь, как бледный огнь елея.

____________________________

1

Гость Севера! когда твоя дорога

Ведет к вратам единственного града,

Где блещет храм, чья снежная громада

Эфирней гор встает у их порога,

Но Красота смиренствует, убога,

Средь нищих стен, как бледная лампада:

Туда иди из мраморного сада

И гостем будь за вечерею Бога!

Дерзай! Здесь мира скорбь и желчь потира!

Ты зришь ли луч под тайной бренных линий?

И вызов Зла смятенным чадам Мира?

Из тесных окон светит вечер синий:

Се, Красота из синего эфира,

Тиха, нисходит в жертвенный триклиний.

Как бледная рука, приемля рок мечей,

И жребий жертвенный, и вышней воли цепи,

Чертит: «Се аз, раба»- и горних велелепий

Не зрит Венчанная, склонив печаль очей,—

Так ты живописал бессмертных боль лучей

И долу взор стремил, и средь безводной степи

Пленяли сени чар и призрачный ручей

Твой дух мятущийся, о Сандро Филипепи!

И Смерть ты лобызал, и рвал цветущий Тлен!

С улыбкой страстною Весна сходила в долы;

Желаний вечность — взор, уста — истомный плен…

Но снились явственней эабвенные глаголы,

Оливы горние, и Свет, в ночи явлен,

И поцелуй небес,- и тень Савонаролы…

Тень реет. В глубине, за рощей горных пиний,

Залива гневный блеск под грозовым крылом,

И зыбкой чешуи изменчивым стеклом —

Туч отраженный мрак, и волн отлив павлиний…

А на краю земли, в красе надменных линий,

Восточный стражник — мыс подъемлет свой шелом,

И синие хребты властительным челом

Из влажной бирюзы встают до тучи синей.

Лазурный дух морей, безвестных гость дорог —

Вдали корабль; пред ним — серп лунный, вождь

эфирный…

Уж день переступил предельных скал порог.

Но горном тлеющим, в излучине сафирной,

В уступах, на чертог нагромоздив чертог,

Все рдеет Генуи амфитеатр порфирный.

За мной — вершин лиловый океан;

И крест, и дверь — в конце тропы нагорной,

Где каменных дубов сомкнутый стан

Над кручей скал листвой поникнул черной.

Как стая змей, корней извив упорный

Проник утес в отверстья старых ран;

Их сеть тверда, как их оплот опорный;