Джордж Байрон - Сарданапал

Счастье улыбнулось!
Дворец очищен; стал свободен доступ
К войскам, стоящим за рекой; они
Еще верны и к нам придут, конечно,
Услышав о победе. Только где же
Герой наш, победитель, царь?

Я здесь.
Мой брат!

И цел, надеюсь?

Не вполне.
Но вздор, пройдет. Дворец освобожден.

И город, верно. Войск у нас все больше,
Отряд парфян, воинственных и свежих,
В преследованье брошен из резерва,
И думаю, что отступивший враг
Уже бежит.

Или по крайней мере
Спешит: за ним никак не мог поспеть я
С бактрийцами, а это люд проворный!
Ну и устал я! Дайте сесть.

Здесь трон.

Там ни душой не отдохнешь, ни телом;
Мне — ложе бы, мужицкую скамейку,
Неважно что.
Ему подают сиденье.
Ну, вот; теперь вздохну.

Великий этот час был самым светлым
И славным из твоих часов!

И самым,
Конечно, утомительным. Эй, кравчий!
Подай воды!

Впервые слышит он
Такой приказ. И даже я, советник
Строжайший твой, тебе бы предложил
Питья краснее.

Крови, без сомненья?
Ее пролито вдоволь. А вино —
Сегодня я узнал воде всю цену:
Три раза пил и трижды — с большей силой,
Чем дать могли бы грозди мне, — кидался
Я на врагов. Где воин тот, кто в шлеме
Мне воду приносил?
Один из воинов
Убит. Стрела
Ему пронзила голову в тот миг,
Когда он, выплеснув остаток влаги,
Шлем надевал.

Убит! Ненагражденным!
Мне пить подав! О горе… Бедный раб!..
Его бы я озолотил, будь жив он:
Всем золотом не заплатить за счастье
Глотнуть воды: во мне горело все,
Да и теперь.
Ему подают воду; он пьет.
Уф! ожил! Я отныне
Из кубка буду пить в часы любви,
А в битве — воду лишь.

Твоя рука
В повязке, царь?

Задел Белез отважный.

Он ранен!

Пустяки. Хотя сейчас,
Когда остыл я, что-то разболелась.

Перевязал ты…

Лентой диадемы.
Впервые это украшенье мне
Не досаждало, а пошло на пользу.

Скорей — врача искусного! Молю:
Пойдем, перебинтую; будет легче.

Пожалуй: руку дергает изрядно.
Но разве в ранах смыслишь ты? А впрочем,
Что за вопрос! Ты знаешь, князь, где встретил
Малютку эту я?

Средь прочих женщин,
Дрожащую, как серна.

Нет! Как самка
Льва молодого, в женском исступленье
(В безумье то есть, ибо страсти все
У женщины доходят до предела)
В погоне за охотником, унесшим
Детеныша, она, сверкая взором,
Развеяв косы, жестами и словом
Бойцов одушевляла.

В самом деле?

Как видишь, не один я в эту ночь
Стал воином. Остолбенел я, видя
Ее прекрасное лицо. Представь:
Блеск черных глаз огромных сквозь каскады
Волос развитых; голубые жилки
На лбу прозрачном; трепетные ноздри;
Раскрывшиеся губы; звучный голос,
Пронзавший грохот битвы, точно лютня,
Сквозь звон кимвалов слышная, — прерывный,
Но не покрытый общим гулом; руки
Взметенные, природной белизной
Затмившие клинок, что у бойца
Сраженного она взяла. Казалась
Она войскам пророчицей победы,
Самой Победой, к воинам своим
С приветствием слетевшей!

Слишком сильно!
Опять припадок страсти. Все пропало,
Коль не отвлечь!

О ране вспомни, царь.
Она болит, ты сам сказал.

Болит!
Но обращать внимания не стоит.

Все меры мною приняты; теперь
Пойду, узнаю, как дела, и тотчас
Вернусь за приказаньями твоими.

Прекрасно.

Мирра!

Князь?

Сегодня ночью
Себя ты проявила так, что если б
Он не сестре моей был мужем… Впрочем,
Не время… Любишь ты царя?

Люблю

Салемен
Но царем — ты хочешь,
Чтоб он остался?

Пусть он будет тем,
Кем должен быть.

Так вот — чтоб он остался
Царем твоим и всем, чем должен быть,
Чтоб сохранил он жизнь — не дозволяй
Ему опять изнеженности прежней.
Ты властвуешь над ним сильней, чем мудрость
Здесь во дворце или мятеж, ревущий
Вне стен. Смотри ж, не дай ему упасть!

Для этого мне голос Салемена
Не нужен. Я не отступлю, и все,
Что женщина беспомощная в силах…

Она всевластна над подобным сердцем;
Владей им мудро.

Мирра! Что за шепот
С моим суровым братом? Я ревную.

И есть причина. Нету в мире мужа
Достойнее, чем он — и женской страсти,
И преданности войска, и почтенья
Всех подданных, и милостей царя,
И восхищенья общего!

Хвали!
Хвали, но не чрезмерно. Не хочу я,
Чтоб кто-нибудь, меня затмивший: вызвал
Все красноречье этих нежных уст.
Но ты права.

Теперь пойдем, займемся
Твоею раной. Обопрись; поближе.

Да, радость! Только рана — пустяки.

Подкралась я стеречь его покой;
Но где ж покой? Он мечется. Будить ли?
Нет, стих… О бог покоя, царь смеженных
Ресниц и сладких грез, и сна — как бездна
Глубокого! О, будь похож на смерть,
Сестру твою, недвижную, немую!
Всего счастливей мы в безмолвном царстве
Твоей сестры, где пробужденья нет…
Вновь шевелится… вновь игра страданья
В чертах лица, — так зыблет вихрь внезапный
Гладь озера, дремавшего спокойно
В тени горы; осенний ветер так
Тревожит листья блеклые, печально
Прильнувшие к родным ветвям… Не время ль
Будить его? Но нет: никто не знает,
Что видит он во сне. Страдает он?
А если явь еще больней? Тревоги
Ужасной ночи, боль от раны легкой
Вот вся причина; мне глядеть, пожалуй,
Тяжеле, чем ему страдать. Не надо:
Природа-мать сама его пусть лечит;
Я подожду, не стану ей мешать.