Алексей Годин - Адаптированный Гораций

В Петрополе гуляя у залива
Я всматривался в небеса лениво
И жуткие знамения увидел.

Волну отъяв небесного прилива
Крутилося веретено лазури
И утка синевы сучила нити.

Мой друг упал из рук киндзмараули,
А разум проникал прямые сходства:
Чего века, я понял, ожидали

Произвело в итоге вычитанье
И ничего в остатке не осталось.
Земля и небо были неспокойны.

Деревья трепетали, стылый ветер
Драл парусину с рей, трепал прически
Простоволосых модниц синеглазых.

Так начиналася агония природы
И пустота в моих очах зияла;
Я вопль издал и дикий и беззвучный

И он сердца прожег летящих серафимов
Зане горел не уголь, но порода,
Звучал не человека глас — народа.

На набережной парусиной ветер
Трещал, я чайку мертвую увидел
У волнолома; садилось солнце.

Как первенец, отчаливший последним,
Моя любовь с надеждой умирали,
А жизнь и кончилась, и продолжалась.

Вода как будто что-то отражала,
Но роль свою забыла, и журчанье
Уже невразумительно цедила.

Так отходя иные в небо смотрят
Дабы погоды верные приметы
Узнать на случай, если откачают.

Прохожие куда-то уходили,
Но как за камнем воды, стылый воздух
За ними, канувших стерев, смыкался.

Исчезновенья не узрев последних
Я с каждым новым дуновеньем с моря
Терял обличье, погружаясь в бездну.

Друзья с ушами, душки серафимы!
Утеха сфер, начальники эонов!
Махая крыльями и сокрушаясь

Сокрылся образ ангельского чина
И выполнив предписанные сроки
Мы возвращаемся в исходное безличье.

Я шел домой и хлопали тугие
Парадных двери; мертвецы, вестимо
Спешили встретиться с друзьями,

Из темных окон доносилась свара
За место прожитой бесцельной жизни
И мне навстречу плыли косяками

Жильцы гробов, насельники кладбища,
Бельмом сияя, что варена рыба,
Могильников ближайших горожане,

Они толпясь совали всюду руки
И шаркали расслабленно ногами.
Где пролегла прогулка роковая

Роилась их порука круговая.
Темнело. Я домой вернулся в чувствах
Расстроенных, в волнении дичайшем.

Вы дети, ты жена, моя душа
Объята ужасом! и гибелью полна.
Смертельно то, чему я очевидец.

Мело, за окнами носилась буря,
Волна толкнула в бок гранитный берег
И хлынула на улицы, сметая

Наследье дней, которые мы знали;
Дыбя гнедого, как ему пристало
По волнам царь разгневанный носился,

Валькирии ужасные летали,
А мраморные львы сбивались в стаи,
Мяуча дико; безголовый ангел

За вереницей белых серафимов
С крестом летал над черною Невою
Безумие картины довершая.

Они утихли, вволю побуянив.
На кухне Дант с женою пили вина,
Он говорил: «Я видел эти виды

В адах естественных», и вскоре некто
Увел его, а темнота замкнулась.
Тьма обступила все и сжала город

И светлой чернотой она горела
На стогны черный свет бросая.
Покойных ветром уносило в море.

Мосты свели, волнение утихло.
Мело, снежинки падали на землю
Беззвучно ожидавшую кончины.

Ничем погибель не знаменовалась.

Протыкают сердце иголки синие,
Проживаю я на Десятой линии.

За углом дается халва ванильная,
За спиной смыкается тьма могильная.

У меня в кармане кулек с конфетою,
Неминучей кажется эстафетою.

За иглой ушко, как в рванине тающей,
Слава Богу, путь находит мерцающий.

Мессала. Ты летишь по блеющим волнам
Где ночь могильная насквозь озарена
Зияньем колтуна косматой Береники,
Девичий хоровод в беспоясных туниках
Тебя уводит в круг, все босы и легки
Как души в юности, и груди их крепки
Летейской чернотой. В болотистом Аиде
Я жертвы принесу карающей Киприде
Чтоб дни твои вела, как некогда блесной
Той равнобедренной и пылкою весной,
Красавицы сустав сведя крестообразно,
Во власти пламени, влекущего к соблазнам,
Златые времена! Скрипящая кровать
Томимой Делии, где некогда страдать,
Прогулки с Цербером, приемы Персефоны,
На небе чудные рублевские плафоны,
На стогнах городских архангелов посты
И через Стикс ночной понтовые мосты —
Я помню вас, друзья! Забудешь ли такое?
Пусть жилы боевой биение тугое
Стремнины бдителя, которого играл —
Суровый славянин, я стопы не считал —
Разбудит Миноса дворцовые угодья,
Что возле Гатчины, в летейски половодья
Там Делия жила и мучила свирель
Пытаясь превозмочь доставшую капель.
Там мох благоухал и ели трепетали,
Я за базаром не следил и мне внимали,
Винище жрали мы и каждая бутыль
Весенних чувств моих не миновала брыл.
Невидимые за стигическим порогом
Мы шли за Делией к Эребовым отрогам,
Ты чушь несла, жена, крутя веретено,
Пряла и как могла бодяжила вино;
Где Приапеи край и острова святые
Глядишь, сокочут ли развратницы младые,
Там улиц майских лен летел заподлицо
И Коцита дуга смотрела мне в лицо;
Мне виден зоркий мир и я готов стараться,
Уж Маша в шлепанцах летит! власы струятся
По воздуху, в дверях задумчивый супруг
Вкушает отходной оторванный досуг
И зацветает лавр и киннамона лозы,
У Флегетона мирт, на Ахеронте розы…
Теперь все кончено. Я сам уже причтен
К незримым сущностям, косарь, Наполеон,
Я по понятию живу, я существую
Онтологически, ансельмово паную,
Несуществую я, и с этого вполне
Богов отсутствие доступно стало мне,
Как Эпикура тень, живу и привечаю
Жизнь незаметну — я и сам не замечаю,
Харон мой друг, его шумит таксомотор,
Трамвай в Элизиум уносится, востер,
А я не борозжу небесны пропилеи
Поскольку Делия внимает Лорелее.
Что было горевать? К чему трагедий чин?
Пропащие миры? Сомнительный зачин
Расколотых сердец, несчастных мифологий,
Которыми, увы, не скрасишь эпилога?
Остался я один, среди других светил
Мерцает заодно бабахнувший тротил;
Зевс Всевластитель! что мы сделали из жизни…
Несутся в воздухе крылаты организмы
Как жмуриков привет; что было горевать?
На кой? Я так хочу всю жизнь переиграть
Вписав под тяжкими пустыми небесами
Тебя и Делию, фонтан вазисубани
Неиссякающий, раскола избежать,
Потягивать мерло и жребии бросать.
Они нас предали, кудлаты серафимы,
Мир поломался и несчастья неделимы.