Владимир Набоков - Трагедия господина Морна

Король устал, быть может?
Быть может, гости…

Ох, как он похож!..
Ты погляди, Эдмин, — похож как!.. Нет,
я не устал. Давно ты из столицы?

Мой государь, я был грозой гоним:
чернь, от тебя шарахнувшись, случайно
меня толкнув, едва не отдавила
мне душу. Я бежал. С тех пор я мыслил
и странствовал. Теперь я возвращусь,
благословляя скорбное изгнанье
за сладость возвращенья… Но в вине
есть крылышки пчелиные; в отраде —
есть для меня прозрачная печаль:
мой старый дом, где сыздетства я жил,
мой дом сожжен…

Но спасена отчизна!

Как объясню? Отчизна — божество
бесплотное; а наш любимый угол
на родине — вот это зримый образ
бесплотного. Мы только знаем Божью
бородку раздвоенную; отчизну
мы узнаем в чертах родного дома.
От нас никто ни Бога не отнимет,
ни родины. Но теплый образок
жаль потерять. Мой дом погиб. Я плачу.

Клянусь, такой же дом, на том же месте
я для тебя построю. И не зодчий —
твоя любовь проверит чертежи;
не плотники — твои воспоминанья
помогут мне; не маляры — глаза
живые твоего же детства: в детстве
мы видим душу красок…

Государь,
благодарю: я знаю — ты волшебник,
я счастлив тем, что понял ты меня,
но мне не нужно дома…

Клялся я…
Что клятва? Лепет гордости. А смотришь —
смерть тут как тут. Что клятва? И звезда
обманывает душу звездочета,
в условный срок порой не возвращаясь.
Постой… скажи… Ты знал ли старика
такого — Дандилио?

Дандилио?
Нет, государь, не помню…

Посмотри
на короля, он чем-то недоволен…

Как будто тень — тень птицы — пролетела
по ясному, но бледному лицу…
А это кто?

Позвольте… ваше имя?
Сюда нельзя!

Я — иностранец…

Стойте!

Нет… я пройду… я — так. Я — ничего.
Я только сплю…

Он пьяный, не пускайте!..

А, новый гость! Сюда, сюда, скорее!
Так счастлив я, что принял бы с улыбкой
и ангела, под траурным горбом
сложенных крыл влачащегося скорбно;
и нищего блестящего лжеца;
и палача, в опрятный свой сюртук
затянутого наглухо… Гость милый,
что ж, подходи!

Вы, говорят, король?

Как смеешь ты!..

Оставь. Он — иноземец.
Да, я король…

Так, так… Приятно мне:
я хорошо вас выдумал…

Молчи,
Эдмин, — занятно. Ты издалека,
туманный гость?

Из обиходной яви,
из пасмурной действительности… Сплю…
Все это сон… сон пьяного поэта…
Повторный сон… Однажды вы мне снились:
какой-то бал… какая-то столица…
веселая, морозная… Но только
иначе звались вы…

Морн?

Морн. Вот, вот…
Нарядный сон… Но знаете, я рад был
проснуться… Помню, что-то было в нем
неладное. А что — не помню…

Все ли
у вас в стране так говорят… дремотно?

О, нет! У нас в стране нехорошо,
нехорошо… Вот я проснусь — скажу им,
какой король мне грезился прекрасный…

Чудак!

Но отчего же мне неловко?
Не знаю… Как и в прошлый раз… Мне страшно…
Должно быть, в спальне душно. Отчего-то
страх чувствую… обман… Я постараюсь
проснуться…

Стой!.. Куда же ускользнул
мой призрак?.. Стой, вернись…

Держи!

Не вижу…

Ночь…

Мой государь, как можешь
выслушивать…

У прежних королей
шуты бывали: говорили правду
хитро, темно, — и короли любили
своих шутов… А у меня вот этот
сомнительный сомнамбул…
Что же вы
притихли, дорогие гости? Пейте
за счастие мое! И ты, Эдмин.
Эй, прояснись! Все пейте! Сердце Вакха —
граненое стекло: в нем кровь и солнце…

Да здравствует король!

Король… король…
В земном глаголе рокотанье грома
небесного… Так! Выпито! Теперь
я подданных порадую: намерен
я завтра же вернуться!

Государь…

Да здравствует король!

…прошу тебя…
врачи…

Довольно! Я сказал, что — завтра!
Назад, назад, — в гробу летучем! Да,
в стальном гробу, на вычисленных крыльях!
И вот еще: вы говорили «сказка»…
А мне смешно… Со мною Бог смеется!
Не знает одураченная чернь,
что скованное в сказочные латы
темно и потно рыцарское тело…

Что говорит король?..

…она не знает,
что бедная восточная невеста
едва жива под тяжестью косматой,
но за морем бродяги-трубадуры
о сказочной любови запоют, —
солгут векам, чуть пальцами касаясь
овечьих жил, — и грезой станет грязь!

Что говорит король?

Он во хмелю!..

Его глаза безумием сияют!..

Эдмин, налей еще…

Уйдем… Мне страшно…

Сон прерванный не может продолжаться,
и царство, плывшее в мечте передо мной,
вдруг оказалось просто на земле
стоящим. Вторглась вдруг реальность. Та,
которая и плоть, и кровь, казалось,
ступала, как эфир прозрачный, вдруг
растопавшись, как грубый великан,
вошла в мой сон, устойчивый, но хрупкий.
Я вижу вкруг меня обломки башен,
которые тянулись к облакам.
Да, сон — всегда обман, все ложь, все ложь.