Анна Савина - Светоч

Стада берез спускаются с холмов,
Толпятся у воды в потоках света,
Вплетаю грусть в венки из васильков,
Ромашками расцвечиваю лето…
Мерцаньем золотым играет пруд,
Как мячик надувной, качая солнце.
Клубятся облака и в даль плывут,
Пока с землею связь не оборвется…
Высокие стога — что терема:
Опять с утра мужчины косят травы.
Седую даль стянула бахрома
Распаханных полей и нить дубравы…
Пусть ласковой рукой погладит дождь
Израненную молнией ракиту.
Заботливый июль колышет рожь
Кропит водой прозрачною сквозь сито…
Какой простор! Качнулись небеса…
И я бегу… бегу навстречу ветру………
Касается ступней моих роса,
И кружат в вышине макушки кедров……
Упал туман на влажные луга,
Лишь слышно, как в ночи пасутся кони.
И горизонт, раздвинув берега,
Баюкает Россию на ладонях.
Ты спи, моя земля, моя страна:
Деревни, города, поля и села.
Большим цветком распустится луна,
И к ней слетятся звезды, словно пчелы.
Как будут лить они свой тихий свет,
Свой мед янтарный в спящие озера —
Дорожки лунной золотистый след
Тепло струится на поля и горы.

чью-то ласку вернули земле тополя,
белоснежное чудо
……………с ладони стряхнули,
чтобы пухом при жизни нам стала земля,
чтоб коврами стелились дороги июля,
шаг к тебе —
это больше немного, чем шаг,
это бег в разноцветном, коротеньком платье
босиком… по росе…
а потом не дышать,
и на миг задохнуться в горячих объятьях…
а назад я не стала бы мерить шаги —
всё равно не шагнуть, и не стоит пытаться
невозможно —
ни с правой, ни с левой ноги
от земли…… от росы…… от тебя оторваться…
поднесу твою руку тихонько к губам —
и пойму —
мне не хватит ни силы, ни духа —
чтоб покорно уйти…
не уйду…… не отдам…
ослеплю пеленой тополиного пуха
и сама стану легче, свободней, чем снег,
увлеку тебя ввысь, закружу над полями…
мотыльки… мотыльки —
мы стремимся на свет
обжигая собой изумлённое пламя…

иногда мы должны быть смертельно больны,
чтобы утром пытаться мучительно выжить,
объявляя рассвету начало войны,
о которой никто, кроме нас не услышит…
и не важно какой беспощадный недуг
разъедает тебя, добавляя морщины,
это может быть СПИД,
это может быть «друг»,
что сорвался с катушек и выстрелил в спину…
чем ты болен сегодня — какою бедой?
одиночеством? старостью? женщиной? строчкой?
ты готов отступить… или ринуться в бой
и вести его тайно от всех, в одиночку…
проиграешь —
порвётся волшебная нить,
и кровавым P.S. запекутся чернила:
«в этой смерти прошу никого не винить…
никого не винить…
просто сил не хватило…»
затоскует надрывно февраль или март —
ты поймёшь, что кому-то был нужен до дрожи…
но, увы, прокрутить эту плёнку назад
оператор судьбы, к сожаленью, не сможет…
ну, а выживешь —
честь тебе…… честь и хвала…
значит, снова карабкаться к новым вершинам,
обдирая колени, сжигая дотла
каждый выданный нам миллилитр керосина…

васильково…… медово…… ягодно
вызреваю в тебе тайком,
земляничною сочной мякотью
сладко таю под языком,
щекочу полевой ромашкою
вожделенного чувства шёлк…
чуть прикрывшись твоей рубашкою,
в небо падаю нагишом…
руки-крылья…
парю над бездною,
распластавшись в густой траве,
вот чуть-чуть — и совсем исчезну я
птицей в солнечной синеве…
но не рвётся с землёю ниточка,
на губах замирает вздох,
колосок прикоснулся кисточкой
к обнажённости стройных ног,
и скользнув по макушкам клевера,
тёплый луч утонул в росе,
свежим ветром дохнуло с севера —
видно, к вечеру быть грозе…
значит, снова бродить под ливнями,
взявшись за руки, босиком,
опьянёнными и счастливыми
слушать радостно первый гром…
от души насмеяться…… вымокнуть…
мокрым платьем смутить рассвет
и, прижавшись друг у другу, выдохнуть
еле слышно «люблю» в ответ…

— Тпрру, проклятые!!! — шапку оземь.
Расступись-ка, честной народ!
Крики… Ржанье… И скрип полозьев…
А в толпе прокатилось:
— Пётр………
— Ну, встречайте, кого не ждали!
Если ждали — так что ж робеть?
Здесь, в Архангельске, вам едва ли
доводилось изведать плеть.
Или, может, о царской дыбе
порассказывал беглый люд?
Ох, людишки у нас болтливы.
Даром что ли им ноздри рвут?
Языки вырезать — вот дело!
Царь шагнул из саней в сугроб…
— Что, архангельцы, оробели
и воды понабрали в рот?
Да, шучу я… шучу, поморы…
Знаю, дыбой не запугать
тех, кому заменяло море
с детской люльки отца и мать.
Только морю Хозяин нужен
и достойный российский флот…
Сдюжим, братцы?
— А как же! Сдюжим…
— Ох, по нраву мне сей народ!
………………………
Вечерело… Он вышел тайно
на пустынный причал. Один.
Сумрак, взрезанный криком чаек,
раскололся на сотни льдин.
И могучим дыханьем Север
самодержцу обжёг лицо,
долгим взглядом суровым смерил,
наливая зрачки свинцом.
«Сей народ всё, что хочешь стерпит.
Ну, а сам-то ты сдюжишь…… Сам?» —
будто спрашивал шквальный Ветер,
разрывая в клочки кафтан.
«Сам-то?» — царь огляделся грозно,
и прищурившись, сжал кулак…
Вдалеке, сквозь туман морозный
гордо реял российский флаг.
«Не боись…… Как-нибудь осилим…
Аль ты думаешь не с руки
нам встряхнуть за грудки Россию,
ухватившись за Соловки?
………………………
По весне, только вскроет вены
рекам бешеный ледоход,
от Двины и до самой Лены
вскинет голову русский флот.
Заскользят над водой крылато
дружно белые корабли.
Успевай лишь: руби канаты
да из пушек в их честь пали.
Пусть Европа теперь дивится,
различив наших горнов медь.
Знать, не вовремя пробудился
за спиной у неё медведь —
русский увалень, косолапый —
и, стряхнув вековые сны,
вдруг почуял пьянящий запах
заполярной, хмельной весны.
Разогнулись, вздохнули россы…
Встал с колен, протрезвел народ.
И таким оказался рослым,
лбом упёршийся в небосвод,
что как только повёл плечами —
дрожь прошла по земле волной
и Урал задышал печами
обжигая нутро рудой.
Это в кузницах и плавильнях
неустанно — за годом год,
рукава засучив, Демидов
царской армии пушки льёт…
Не одним колокольным звоном
в небе плавится медный гул,
чтоб однажды пришли с поклоном
те, кто раньше нас в кольца гнул.

…………………

Царь закашлялся. Вздулись жилы:
«Каюсь: я на расправы скор…
Раз уж в руки судьба вложила
мне не скипетр…… а топор…
Топору всё равно: что плаха,
что хорошая верфь, что скит.
Что стрельцу окропить рубаху,
что в Европу окно рубить.
Но с тех пор, как дохнуло море
вешней свежестью мне в лицо
опостылел вдруг запах крови
и позорная казнь стрельцов…
Я ведь сам, как мужик дремучий,
из болота грехов тяну
за загривок больную душу
а за нею и всю страну —
из убожества…… из трясины,
из нелепых боярских смут.
Чтоб избавить мою Россию
от столетних тяжёлых пут.
Пусть она, как простая баба,
от трудов на меже устав,
разогнётся на миг хотя бы,
распрямив безупречный стан.
Улыбнётся. Поправит косу,
капли пота смахнув с лица.
И посмотрит светло и просто
в душу западным удальцам.
И таким бесконечно синим
будет свет её добрых глаз!
Что противиться уж не в силах
Запад должное ей воздаст.
И увидит в простой крестьянке,
изменившись на миг в лице,
Деву с царственною осанкой.
чудо-Русь в золотом венце.