Феликс Кривин - Круги на песке

Кто их может рассудить?
Надо, очевидно,
Им у зрячего спросить.
Да его — не видно.

У верблюда не сложилась судьба,
Подвела верблюда жизнь, подвела:
У верблюда на спине два горба,
Нераскрывшихся к полету крыла,

И бредет верблюд пешком да пешком,
И свисают его крылья мешком,
И застыла на реснице слеза,
Заслоняя от него небеса.

Что же делать, что же делать, верблюд,
Если в небо нас с тобой не берут?
Если самый никудышный подъем
Мы не крыльями берем, а горбом?

Неизведанная даль голуба,
Нас тревожит и зовет высота.
Не у каждого сложилась судьба,
Но у каждого сложилась мечта.

Стоят заслоны тишины,
Нам сладко спится.
Ни с той, ни с этой стороны
К нам не пробиться.
Такую тишину вокруг
Услышишь редко.
Но вдруг какой-то малый звук
Пошел в разведку.

Он пробирался стороной,
Глухой тропою,
Старался слиться с тишиной,
Стать тишиною.
Разведчик опытный сполна
Постиг науку:
В стране, где правит тишина,
Не место звуку.

Он шел. Его никто не ждал.
Но ветер дунул —
И встрепенулась тишина,
И стала шумом.
И, далеко вокруг слышна,
Заслоны руша,
Встревоженная тишина
Летела в уши.

И все смешалось: гул и гуд,
Шипенье, пенье,
И не было ни там, ни тут
От них спасенья.
Но вот — из самой глубины,
Едва заметный,
Росточек малый тишины
Пошел в разведку.

Не имеет море высоты,
Не имеет небо глубины.
И, вполне возможно, потому
Так они друг в друга влюблены.
Им на свете нечего делить,
И они сливаются вдали —
Там, где нет высот и нет глубин,
Где остались только даль и ширь —
То, что им обоим по плечу.

Не имеет море высоты,
Не имеет небо глубины.
Потому отныне и навек
Все у них проблемы решены.
Ну, случается — не без того,
Море вверх швырнет свою волну,
Небо сверху молнию метнет,
Но ведь это так легко понять
И друг другу так легко простить.

Не имеет море высоты,
Не имеет небо глубины.
Значит, им живется так, как всем,
Раз они чего-то лишены.
И в полоске тонкой, будто нить,
Поместился общий их простор,
Два простора — моря и небес,
Вся их глубина и высота,
Что тоскуют в мире друг без друга.

Вся жизнь — между полом и потолком,
Они неразлучны друг с другом.
Но быть потолком в этой жизни легко,
А полу приходится туго.

Вся жизнь — между небом и твердью земной,
Все наши дела и заботы.
Но небо сияет голубизной,
Земля же — черна от работы,

И в этом как раз заключается жизнь,
Безмерно любимая нами:
Над головой — недоступная высь
И прочная твердь — под ногами.

Ходит в золоте луна,
В серебре — вода.
Ходит в мягком тишина,
В зябком — холода.

Ходит в пышном торжество,
В пестром — суета.
И совсем без ничего
Ходит доброта.

Ей бы серебро воды,
Золото луны, —
В мире не было б нужды,
Не было б войны.

Это не ее вина,
А ее печаль…
Ходит в мягком тишина,
Голубеет даль.

От глуби вод до поднебесья.
Во всей безбрежности своей,
Да будет мир просторный тесен,
Чтоб чаще видеть в нем друзей.

От моря синего до моря,
От берегов до берегов,
Да будет тесный мир просторен,
Чтоб реже видеть в нем врагов.

Ночь-еретичка на огне горит,
От фонаря сбегая робкой тенью.
Ее никто ни в чем не укорит,
И все-таки не будет ей прощенья.

Не думал день, светлейший государь,
Что, не спросивши у него совета,
Его соседку вздернут на фонарь
Во имя торжества добра и света.

За темноту не стать благодарить,
Но и сжигать — неважная привычка.
От мыслей этих хочется курить,
И я в волненье зажигаю спичку.

Испуганно попятясь от меня,
Дрожала ночь и всхлипывала глухо.
Ну вот, и я добавил ей огня,
Как Яну Гусу добрая старуха.

Все добавляют. Ведь о том и речь.
Какая-то, простите, сигарета,
Сомнительная дама полусвета,
Едва пыхтит, а норовит припечь.

Огни, огни, полночные огни,
Пронзая ночь, над городом повисли.
Но мысли зажигаются от них
Не светлые.
Совсем другие мысли.

И я гашу,
И я гоню их прочь.
Вопросы оставляю без ответа…
На всех огнях горит большая ночь
И, кажется, совсем сгорит к рассвету.

Свет называют белым,
быть может, и неспроста,
Но есть у него места,
где он нисколько не белый.
То ли он разлагается
на составные цвета,
То ли еще сложиться
как следует не успел он.
Вовсе не от старости
выцветают цвета,
Вовсе не от странности
меняют одежды.
Есть у черной зависти
голубая мечта,
Есть у зеленой тоски
розовая надежда.

Два зеленых тополя
По дороге топали:
Топ,
Топ,
Топ.

И дорогой спорили:
Скоро ли, не скоро ли
Город Конотоп?

Дули ветры встречные,
А они, беспечные:
Топ,
Топ,
Топ.

Ой ты, поле чистое,
Далеко ли, близко ли
Город Копотоп?

Поспешили б тополи —
Только в землю вкопаны:
Коп,
Коп,
Коп, —

Эти ноги длинные,
Что бредут долиною
В город Конотоп.

А вокруг тревожные
Знаки придорожные:
«Стоп!
Стоп!
Стоп!

Разве здесь не любо вам?
Не дойти вам, глупые,
В город Конотоп!»

Но листочки малые,
Плясуны бывалые —
Хлоп,
Хлоп,
Хлоп, —

Подбодряют тополей.
Только не прохлопать бы
Город Конотоп!

В комариную ночь
Мне сказал мой малыш,
Раскрывая большой
Комариный секрет,

Отчего комары,
Комариную тишь
Протыкая насквозь,
Прилетают на свет.

Вы не смейтесь, пожалуйста,
Будьте добры!
Все великие истины
Очень просты.

Отчего они к свету летят,
Комары?
Потому что боятся они
Темноты.