Геннадий Жуков - Эпистолы: друзьям моим единственным

1

В магазине — где дают брюки в полосочку поперек — я купил продольную флейту. Брюки стоят столько же, но они не такие теплые, как флейта. И я учусь играть на флейте. Поверьте, это только так говорят: семь нот. Это семь чувств… Поверьте, первая «до» была еще до слуха, и те, у кого нет слуха, а есть только слухи, нередко путают ее с нотой «ми», милой нотой осязания мира. Меж осязаньем и слухом — нота «ре», как ревнивое око в ресницах. Здесь нота «фа»… Что за названье — «фа»? Странное названье «фа», как выдох носом: фа! — когда чуешь всякое фуфло… Здесь странная нота «соль», чтобы жизнь не казалась сахаром всякому играющему на флейте. Я трогаю ее языком. Здесь вечная нота «ля», как ля в зале и ля-ля в кулуарах. Как ля с трибуны, но ля-ля в очереди… Спросите лабуха: где играть шлягер? В ля-ля миноре… Это страшное чувство ля-ля! Оно обжигает мне лицо в кровь, когда я выдыхаю «ля-ля» из отверстой флейты.

О высокая нота «си», высокая нота «си»!
Кто способен на чистое «си» — способен на многое.

2

…Холодно, а кровь
Уже не греет, лишь в печаль,
Лишь в крик, лишь в шепот невзначай
Уходит с выдохом любовь,
Пока учусь играть на флейте.

…Не моя вина:
Еще не выпита до дна
Святая эта флейта, но
Уходит с выдохом вино,
Пока учусь играть на флейте…

Слышишь, как это звучит: па-парам-парам?
Звуки двоятся в ночи по парам, парам…
Лишь сквозняк — со мной в одном ключе —
В ключ свистит, нахохлясь на плече,
Но иссяк мной утомленный ключ
В черной флейте.

Холодно, любовь
Уходит — как сквозь пальцы — звук. (Кого же я спросил: мой друг,
Хоть для страданий, хоть для мук
Мне флейту полную налейте?)

3

Ах, быть поэтом ветрено и мило,
Пока еще не кончились чернила
И авторучка ходит на пуантах
Вслед музыке печали и любви,
И образа талантов в аксельбантах
Преследуют с осьмнадцати годов
Всех девочек… Ты к этому готов,
О мой собрат, ходящий в музыкантах?

Ах, быть поэтом ветрено и мило!
И, ради всех святых, таи,
Что уж давно окончились чернила,
Что флейта рот истерла до крови.
Что флейта — флейта продолженье горла.
А в горле — в горле музыка прогоркла.

Там вопль один протяжный. Ну и что же?
Держи в руках отверстый вопль — до дрожи,
До судорог, до расползанья кожи —
Все быть должно на музыку похоже.
И даже смерть. Ее споют потом…

А девочкам — в бирюлечках и бантах —
Ты накорябай лопнувшим ногтем,
Что авторучка ходит на пуантах.
И будь поэтом. Ветреным притом.

Раскрой свое железное крыло
И помавай над сталью и бетоном —
Здесь в недрах гулких, в гаме монотонном,
В холодном эхе долгих анфилад
Родился твой неоперенный брат.
Овей его покатое чело
И осени перстами с перезвоном.

Се брат твой, Гений!
Он, как теплый воск,
Из лона матери сошел на чрево мира.
Здесь будет он оттиснут, как просвира, —
Воспримет воск эпохи блеск и лоск,
И мудрость — цвета зрелого сапфира! —
Да, мудрость граждан — словно бы сапфир —
Он обоймет и будет мудр, как мир.

Так осеняй, пока не вышел срок —
Не отросло, в пушистых завитушках,
Перо. Он будет возлежать в подушках
Крылом в тюфяк, зубами в потолок.
Он будет хлюпать ночи напролет
Гундосыми слюнявыми слогами,
Он к «лю» и к «ля» диезы подберет
И вытрет стенку квелыми ногами.
Так три пройдет, и тридцать лет пройдет,
И выйдет срок:
Он сопли подберет,
И пустит слюни, и в восторг придет,
Когда войдет — в заштопанном и сиром —
Любовь его и утку поднесет,
И удалится клокотать сортиром…

И — подавившись собственным клистиром —
Он — в простыне запутавшись — умрет,
Избранник века — полный идиот —
В гармонии с собой и с этим миром.

1

Когда сворачивается пламя костра,
Чернее ночи уголья костра.
И в черной земле зияет дыра,
Чернее черной земли дыра.

Когда сворачивается пламя звезды,
Ночь на планете чернее беды.
И в черном небе зияет дыра,
Чернее черного неба дыра.

Когда сворачивается пламя души,
Свет возвращается, круг завершив.
И в черной душе зияет дыра.
Чернее черной души — дыра.

Но ранний твой свет протекает, врачуя и раня,
И длится во времени ярое раннее пламя,
И, словно домашние звери за теплою пищей, —
Чужие планеты идут на тепло пепелища.

Там пламя кричит, заключенное в углях остылых,
Но свет возвращается — свет продолжаться не в силах!
И, бросив орбиты, за светом на тайные меты
Идут, и приходят, и в бездну уходят планеты.

Любимая,
Дальше орбитой иди кочевою.

К другому колодцу ходи за водой ключевою.
Что свет катастрофы тому, кто единожды молод, —
Тому, кто и сам нарождается, словно звезда?

Здесь гулкое горло зияет, как гибельный голод.
Здесь мерзлое пламя клубится, как гибельный холод.
Здесь даже вода запекается в жаркую жажду,
Спекается в черствую глыбу сухая вода.

2

Вот ведь какая беда —
Я сворачиваюсь, как сворачивается звезда.

Будь то люденыш какой, иль сын собачий, иль конь,
Иль безделушка какая — красивая утварь, — я пальцы тянул к ним для ласки,
А нынче — ладонь в ладонь — схлопываюсь пальцами внутрь.

Женщина тянет мне певчие губы свои.
«Спой, — говорит мне. — Свой голос вдохни в мою стать».
«Нет, — говорю ей. — Отчаянно не до любви»
«Нет, — говорю ей. — Мне нечем тебя обнимать».

Розы ли мерзлые где-то дают на углу, —
Кто научился предсмертный их цвет продавать? —
Колкие стебли, как пальцы подростка, беру
И отпускаю: мне нечем тебя обнимать.
Конь на весь город один — не узнаю коня.
Конь от меня отвернется в обиде святой.
Конь, на весь город один, не узнает меня.
Дрогнет капризной губою: чужой…

…Внутрь завернуты пальцы,
А обе руки

В душу завернуты, как в одеяльце.
Отогреваю разбитые вдрызг кулаки…

3

Не гляди в мою душу, сестра, —
Там сегодня не будет костра.

Не гляди в мою душу, жена, —
Потому что душа без дна.

Там на черной покатой стене
Черный всадник на черном коне.

Это я, сам один, сам с собой
Нынче вышел на бой…