Сергей Соколкин - Соколиная книга

И молча обняла…
Очеловечен
твоим присутствием,
запел на кухне кран.
Сирень,
что днем цвела во мне,
под вечер,
налив воды, я опустил в стакан.

И ушла она, как испарилась —
в воздух, в память – росой на заре…
Его тень от него отделилась,
сквозь сирень продираясь за ней.

Поцелуи взошли на щеках.
Он, как луч, распадался на части.
И запутался он в трех шагах,
в трех словах
и в своем одночасье.

И, в траву уходя,
напоследок
вспыхнул он,
как наивный пацан, —
своей первой – последней победой…
Но следы ее шли по пятам.

И когда наступил неумело
на свою одичалую тень,
свежесть юного женского тела
расплескала по жилам сирень…

И ты сирень без возражений.
Теперь твой бог – Гидрометцентр.
Ты утопаешь в пораженье
и изменяешься в лице.

И я тебя не знаю… —
пошло ль
в нос чмокнуть, памятью обдав?
С тобою мы не жили в прошлом,
мы жили в будущем
тогда…

Окрестили этот день сиренью.
И без ощущения корней
женственность,
заземленная зреньем,
проступила в девушке моей.

Проступили ветви, точно вены
на отяжелевшем животе,
и на непрожитое мгновенье
взгляд ушел в себя, как будто в тень.

Жизнь двоилась… Этаких взрослений
оторопь вставала, как стена.
Вздрогнули тревожные колени,
высветив под солнцем два пятна.

Я человеком стал. Крестили
меня в преддверии тебя.
В глухой тени – в коронном стиле
непознанного бытия.

Я ветки в зубы брал, смеялся…
Но каждый крест – сам по себе —
отчаянно воспринимался
как крест на жизни, на судьбе.

Пока на губы не упала,
раздув сиреневый огонь,
цветком счастливым – пятипалым
твоя воздушная ладонь.

Смерть сирени.
Воскресенье.
Ровно семь минут
как ожил…

Куст сирени сажала колдунья.
И смеялся я, тайну храня.
Но вчера, в эту ночь полнолунья,
как-то странно позвал он меня.
Лишь вошел я в листву, и несмело
прикоснулась к цветам моя тень,
свежесть юного женского тела
расплескала по жилам сирень.

Ах, сирень, я целую Вам руки.
Мне знаком запах Вашей капризной листвы.
Ну признайтесь, ведь это же Вы
обрекли мое сердце на муки?!
Я Вас ждал, я целую Вам руки,
ах, сирень…

Лепестки осыпались на плечи,
словно слезы с прозрачных ветвей.
И венчал нашу странную встречу
распоясавшийся соловей.
Вы упреки покорно сносили,
признаваясь в ужасной вине.
Были Вы так безумно красивы,
что цветы распускались на мне.
Ах, сирень…

Море что-то бормочет влюбленно,
застревает в ушах, волосах,
даже чайка кричит, как ребенок,
позабытый на небесах.

Только нет ни любви, ни желанья
землю вновь навсегда покидать…
Ты прости мне, что ты не жена мне,
приходи по ночам, как звезда

или сон.
Только без продолженья
мы оставим дорогу туда,
где бросаются чувства на шею,
словно волны, почти без труда

размывая границы былого
и опять возвращаясь назад…
Просто ночью слепою
глаза
к вдохновенным обманам готовы.

Звезды падают. И с замираньем
я смотрю на них. И обдает
ветром душу, как жадным дыханьем —
с тобой знакомящийся женский рот.

«Вход до десяти».
Но что закон мне?! —
Бросив общежитское жилье,
с одинокой полночью знакомлюсь
и вожу по городу ее.

Ей стихи безумные читаю,
радуюсь, —
я ей кажусь – во сне…
По следам за ней крадется снег.
Утром обернусь —
мгновенно тает.

Плачет, видно.
На себя, как в воду,
я гляжу. Назад пора.
А там
женщины приходят и уходят.
А любовь все бродит по пятам.

Дождь сквозь слезы идет,
прячась сам от себя.
Только ты не идешь,
только нету тебя…

Дождь сквозь слезы идет,
сквозь родное лицо.
Дождь сквозь слезы идет.
И сквозь это кольцо.

Дождь сквозь слезы идет.
И сквозь сон городов.
Дождь сквозь слезы идет.
И сквозь нашу любовь.

Дождь сквозь слезы идет
и сквозь слово «Судьба».
Просто я так боюсь
за тебя, за себя.

В парке выключен свет.
Все здесь наоборот…
Дождь сквозь слезы идет.
Превращается в снег.

Только ты не идешь,
голос твой не звонит.
Дождь сквозь слезы идет,
и стучит, и стучит.

Я вновь создал Вас чайной розой,
шиповниковый парафраз.
Но вот когда срывал
сквозь слезы,
то все забыл,
как в первый раз…

Смотрю, в бутылке пива – роза?!
«Вы кто?» – спросил я, как сейчас…
Во мне Ты вспыхнула занозой.
Я вспомнил все —
в последний раз…

Ты разъята природой на сотни причин
избегать меня днем, —
своих глаз опасаться —
и светиться печалью вчерашних мужчин,
когда полночь течет сквозь тебя,
как сквозь пальцы,

поцелуем свернувшись на каждом из них,
обходя безымянный словами своими… —
и во сне очутиться
одной – за двоих,
подыскав с удивлением
этому имя…

Все это не более чем просто душа,
когда я хочу удержаться в сознании,
исполнив тебя в полный рост,
не спеша,
часть тени украв у тебя на прощание…

Как ты в полный голос сейчас хороша!
Неси в поцелуй свое тело певучее.
Замолкла —
как не было.
Так, впрочем, лучше, —
все это не менее
чем просто душа.

Он был безумен,
как ее глаза,
летящие наперерез сердцам,
когда она его искала за
пределами себя,
и до конца

стал «не от мира он»,
когда нашла
его под левой грудью.
Тонкий след
прошел, алея, словно от ножа…
Он вышел и покинул этот свет.

От «Аве Мария», зависшей салютом,
до глаз итальянских и русских былин
судьба дала шанс мне в четыре минуты,
и мне захотелось,
чтоб ты была им.

Бессмертье чужое,
каким же мне утром
со скоростью музыки в небе кружить,
когда на тебя отвели мне минуты,
а позади – или ночь, или жизнь?..

Иль будущее…
Так что, землю минуя,
оплачиваю ежедневный тариф.
Ведь счастья осталось четыре минуты,
а музыки в легких —
минуты на три.