Иван Елагин - Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения

Я прыгнул из окна,
Но не сорвался вниз,
А в воздухе повис,
Как радиоволна.

А в комнате остались
Часы и календарь.
Там тень моя, состарясь,
Глядит в окно, как встарь.

А я вверху, в вечернем
Сиреневом дымке,
А я в четырехмерном
Воздушном гамаке

Плыву, как астероид,
Сиянием дразня.
Вы можете настроить
Приемник на меня.

Я — звездный зазывала.
Скользя по облакам,
Я шлю мои сигналы
Таким же чудакам,

Мечтателям, поэтам,
Захватчикам высот,
Кто сам себе планета
И свет в себе несёт,

Кто не в ладах с причалом,
Кто кружит одинок
По кривизнам печальным
Отверженных дорог.

Я стою под березой двадцатого века.
Это времени самая верная веха.

Посмотри — на меня надвигаются ветки
Исступленнее, чем в девятнадцатом веке.

Надо мною свистят они так ошалело,
Будто шумно береза меня пожалела,

Словно знает береза: настала пора
Для берез и поэтов — пора топора.

Словно знает береза, что жребий наш чёрен,
Оттого, что обоих нас рубят под корень,

Оттого, что в каминах пылают дрова,
Оттого, что на минах взрывают слова.

Я стою — и тоски не могу побороть я,
Надо мною свистят золотые лохмотья.

Вместе с ветками руки к потомку тяну я,
Я пошлю ему грамоту берестяную.

И правдиво расскажет сухая кора
Про меня, про березу, про взмах топора.

Мы далеки от трагичности:
Самая страшная бойня
Названа культом личности —
Скромно. Благопристойно.

Блекнут газетные вырезки.
Мертвые спят непробудно.
Только на сцене шекспировской
Кровь отмывается трудно.

Всем и каждому у нас одна дорожка,
Жизнь устроена, как русская матрёшка.

Всё едино — правит хамство или барство,
Сверху грубая матрёшка государства.

А попробуй приоткрыть ее немножко —
В ней торчит национальная матрёшка,

А внутри ее лежит — как ты ни цыцкай! —
Пеленашечка матрёшки большевицкой!

Но и это — только ложная обложка,
В ней культуры нашей вложена матрёшка.

Открываешь — удивляешься сверх меры —
В ней матрёшка православной нашей веры,

А потом пойдут сниматься, как одёжки,
Родовые и семейные матрёшки,

И в какой-нибудь матрёшке двадцать пятой
Я покачиваюсь, голый и мохнатый.

Гости поналезли,
И у всех болезни.

У кого какой артрит,
Тот о том и говорит.

Разгорелись важные,
Длительные прения.

(А я улизнул
в замочную
скважину,
Прямо
в четвертое
измерение!)

Как в «Принцессе Турандот»
В театре у Вахтангова —
Пускаюсь с простынёй в полёт
И превращаюсь в ангела!

Пусть восседают за столом
И лопают варенье,
А я уже машу крылом
В четвёртом измереньи!

А дома притворился мной
Другой, трехмерный, подставной.

Чтоб не случилось ничего,
Он соблюдает статус-кво.

Даже сел у столика,
Откусил печенье,
Говорит о коликах
И о их леченьи.

Надо всем и каждому
Иметь такую скважину,
Чтобы, развёртывая оперенье,
Прыгать в четвёртое измеренье!
Чтобы из мёртвого одуренья
Прыгать в четвёртое измеренье!
Чтобы из чёртова столпотворенья
Прыгать в четвёртое измеренье!

На скамейке без подстилки
Спишь, свернувшись колобком,
И порожние бутылки
У скамьи стоят рядком.

Ангел в синем вицмундире
Наклонился над плечом.
Он с дубинкой в этом мире,
Как он в мире том с мечом.

Он заявит строгим тоном,
Наказанием грозя,
Что, согласно всем законам,
На скамейке спать нельзя.

И пойдешь ты, ковыляя,
Под деревьями в тени.
Так изгнание из рая
Происходит в наши дни.

Брошу в церковь динамит,
Стану сразу знаменит!

Десять лучших адвокатов
Защитят меня в суде,
Все концы умело спрятав
В мутно-розовой воде.

Сам судья, простив заране,
Улыбнется нежно мне,
Расплывясь, как блин в сметане,
В благодушной седине.

Я в числе сограждан видных —
Интервью за интервью;
Я о планах динамитных
С увлеченьем говорю!

От моей лохматой хари
Телевизоры в угаре!

С грандиознейших афиш
Я показываю шиш!

Так и лезут все из кожи
Напечатать мой портрет!
Я украсил наглой рожей
Тьму журналов и газет.

Мне восторженные дамы
Присылают телеграммы
С предложеньями любви!
Показания мои
Голливудский воротила
Закупает все сполна,

Чтобы фильмы накрутила
Голливудская шпана.

Как меня освободят —
Будет в честь мою парад!

Я на радостях подкину
В ясли адскую машину!

Бомбу брошу в детский сад!

На проспекте сносят дом.
Старый дом идет на слом.

Сокрушая непрестанно
Дома пыльное нутро,
Стенобитного тарана
Свищет в воздухе ядро.
Оседают, грохоча,
Пирамиды кирпича.

Обнажается проём,
Где сидели мы вдвоём
За обеденным столом.
Всё на слом идет, на слом.

Вот и нет окна уже
На четвертом этаже,
Освещенного луной,
С папиросою ночной,
С переливчатым стеклом.
Всё на слом идет, на слом.

Только сердце непременно
Хочет всё на старый лад —
Там, где выломлены стены,
Люди в воздухе висят.

Люди ходят, люди курят
В высоте и в пустоте,
А на самой верхотуре
Позабылись двое те,
Будто плавают в воде
Иль подвешены к звезде.

И становится мне страшно
Этой выси голубой,
Где качаюсь я вчерашний
Над сегодняшним собой.

Где-то там, вверху, в проломах,
Я остался в прошлых днях,
Я запутался в объёмах,
Я застрял во временах.

Это сердце дни и ночи
Глухо хлопает крылом
И минувшего не хочет
Ничего отдать на слом,
И из сил последних самых
Подымает надо мной
Памяти воздушный замок
Там, где рухнул дом земной.

Завязка баллады моей коротка:
В лифте злодей удушил старика.