Иван Елагин - Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения

Папашу на бочку пороховую,
Да запалить фитиль!
И сразу же Синюю птицу живую
Поймают Тильтиль и Митиль.

Я в жизнь прославляю веру —
Жить не разнравилось мне.
Подыскиваю пещеру
На солнечной стороне.

После великого взрыва
Великим пойдём путём:
И колесо, и огниво
Снова изобретём.

Занавеска над ванной, как парус.
А я в ванне сижу и купаюсь.

Я блаженствую, я разомлел.
Моя очередь жить на земле.

Я купаюсь, я мылюсь, я парюсь,
Надо мной занавеска, как парус.

Я смотрю, как искристая пена
Угасает на мне постепенно.

Уплывает в парах моя ванна
С занавескою из целлофана,

Уплывает средь пара и плеска
Целлофановая занавеска.

Я блаженствую, я разомлел.
Моя очередь жить на земле.

Моя очередь спать и проснуться,
Пить чаи из цветастого блюдца.

Я свой собственный важный посол,
Уплывающий в мыльный рассол,

Я министр без штанов и портфеля,
Простофиля и пустомеля,

Моя очередь жить нараспашку,
Нализаться в веселой компашке,

Чтоб в звенящем, блестящем бокале
Далматинские звезды мигали,

Чтоб луна мне казала гримасы
(Занавеска звенит из пластмассы).

А луне холодок нипочём.
Так и прёт с оголённым плечом.

За окном океаны косматы
(Занавеска дрожит из пластмассы).

И меня пролетающий ангел
Поливает из лунной лоханки.

Звезды сваркой слепят автогенной,
Звезды падают мыльною пеной,

Занавеска, как парус, над ванной,
А я в ванне блаженный и пьяный.

Блещет осень окалиной
На листве жестяной.
В беспорядке навалены
Облака надо мной.

И деревья вдоль длинного
Пролетают шоссе
В серо-буро-малиновой
Одичалой красе.

В легковом, темнолаковом
Я носился авто,
Я тоску уволакивал
Километров на сто,

Чтоб все беды и горести
На прогоне сквозном
Горизонтом и скоростью
Заливать, как вином.

Ходит ветер задирою,
Лист мелькает, багрян,
И закат спроектирован
На широкий экран.

Листья машут и кружатся,
И летят, и летят,
И охваченный ужасом,
Я влетаю в закат.

Мы летим вверх тормашками –
И машина, и я,
Грохотаньями тяжкими
Тишину раскроя.

У какой-то обочины
Я сиянием стал,
И в куски развороченный
Разлетелся металл.

…Вся дорога осенняя
В красноватом чаду.
Никакого сомнения,
Что уже я в аду.

И в авто темнолаковом
Я плыву по шоссе,
День и ночь одинаково
Шебуршит в колесе.

И в сидении кожаном,
Погружась с головой,
Я сижу подытоженный,
Как баланс годовой.

Автострада протяжная
Предо мною легла,
И какие-то важные
У меня есть дела,

А у туч — фиолетовый
Или розовый цвет.
Право, дела до этого
Никакого мне нет.

Непрерывно по радио
Слышу я репортаж.
Непрерывно в досаде я
На осенний пейзаж:

Ну какой же от осени
Человечеству прок?
Только листья разбросаны
У шоссейных дорог.

Восседаю подтянутый.
Мы такие тут все.
Мы серьезны. Мы заняты.
Мы плывем по шоссе.

Мы солидные личности.
Каждый грузно-суров.
Никакой хаотичности.
Никаких катастроф.

Ваш дом — он весь в зеленых пасмах,
С лесной чащобою в родстве,
И подымает солнце на смех
Прореху каждую в листве.

Тут озеро совсем под боком,
И слышно, как из тихих вод
Вдруг щука, вымахнув с подскоком,
В осоке радостно плеснёт!

А в озере — десятки тысяч
Слепящих солнечных огней…
Закинем, Леонид Денисыч,
На двухфунтовых окуней!

Люблю я, удочку забросив,
Почувствовать, как там, весом,
Усатый, точно Франц-Иосиф,
Уже барахтается сом!

Уютно тарахтит моторка,
И парит августовский зной,
И наполняется ведёрко
Блестящей тварью водяной.

Тут скромно поверяет автор
Свои мечтания стиху
О том, что Ганя сварит chowder,
А по-российскому — уху.

На меня налетает велосипед,
И водитель осоловело сопит.

Начинается мой коридорный кошмар.
Разрывается рядом резиновый шар.

Точно выбит ударом лихим из седла,
Я лечу, ударяясь об угол стола.

Ах, зачем на пути повстречался моём
Этот вал крепостной, этот рыцарь с копьём?

А вокруг беготня, а вокруг толкотня,
И медведь из-за кресла глядит на меня,

Надвигается смех, расстилается смех,
Смех пушистый, и мягкий, и теплый, как мех,

Здесь проходят по комнатам, как по лесам,
Это сказочный мир — и я сказочный сам.

Это сын мой — трехлетний тиран-феодал —
По квартире игрушки свои раскидал.

Я сегодня прочитал за завтраком:
«Все права сохранены за автором».

Я в отместку тоже буду щедрым —
Все права сохранены за ветром,

За звездой, за Ноевым ковчегом,
За дождем, за прошлогодним снегом.

Автор с общественным весом,
Что за права ты отстаивал?
Право на пулю Дантеса
Или веревку Цветаевой?

Право на общую яму
Было дано Мандельштаму.

Право быть чистым и смелым,
Не отступаться от слов,
Право стоять под расстрелом,
Как Николай Гумилев.

Авторов только хватило б,
Ну, а права — как песок.
Право на пулю в затылок,
Право на пулю в висок.

Сколько тончайших оттенков!
Выбор отменный вполне:
Право на яму, на стенку,
Право на крюк на стене.

На приговор трибунала,
На эшафот, на тюрьму,
Право глядеть из подвала
Через решетки во тьму,

Право под стражей томиться,
Право испить клевету,
Право в особой больнице
Мучиться с кляпом во рту!

Вот они — все до единого, —
Авторы, наши права:
Право на пулю Мартынова,
На семичастных слова,

Право, как Блок, задохнуться,
Как Пастернак, умереть.
Эти права нам даются
И сохраняются впредь.

…Все права сохранены за автором.
Будьте трижды прокляты слова!
Вот он с подбородком, к небу задранным,
По-есенински осуществил права!