Виктор Широков - Иглы мглы

Благолепие райского сада,
винограда студеная спесь
не нужны мне, поскольку досадно
быть счастливым и нощно и днесь.
Трудоемка природы основа,
свет и тень перемешаны в ней;
и рожденное Разумом слово
долговечней минутных страстей.
Может, только привычкой к страданью,
за которым работа души,
формируется центр мирозданья
в самой затхлой и темной глуши.
И поэтому нощно и денно
не бросаю убогих снастей,
мысль — мой парус в бескрайней вселенной,
мой маяк — души выплывших в ней.

Не долгожданным, не заветным
искорененьем зимних дрем
весна приходит незаметным,
по-мартовски холодным днем.
Пока ей не до буйства красок,
и для нее азартный март
непримечателен и краток,
пуглив, как снега аромат.
Апреля прель, май с маятою
затем заслуженно придут,
наполнив кровью молодою
полузасохший вербный прут.
Снует весна, летает лето
и осень осеняет нас,
меняясь глазу незаметно
из года в год, из часа в час.
Мы ждем любви, проходят годы.
Она сама из-за угла
знакомой девушкой выходит,
и непонятно, где была.

Как только тронулся состав
и побежал проворней,
ты вмиг уменьшилась, отстав
на городской платформе.
Но вместе с массою людей
вослед перемещалась
и с каждым взмахом все быстрей
назад отодвигалась.
Я что-то важное кричал,
слова не выбирая.
Ты, может, слышала печаль,
слова не разбирая.
Догадываясь, ты сама
досказывала речи.
Так было проще для ума
да и для сердца легче.
Казался ниточкою бус
тебе ушедший поезд.
Казалось, я сейчас вернусь,
о том же беспокоясь.
А у меня плыла в глазах
вокзала панорама,
когда не повернуть назад,
а возвращаться рано.

Я выучу каждое слово
из писем твоих колдовских,
где ты только с виду сурова,
а сутью нежнее других.
Где женская жажда опоры
невольно выходит на свет;
и нет лихолетья и ссоры,
душевной усталости нет.
Запомню на звук и на ощупь
мерцание тайной строки,
довообразив — полуночник
движенье знакомой руки.

Вчера на берегу реки
ты говорила: "Надо
от расстояния руки
на расстоянье взгляда
уйти…" Уходишь? Уходи!
Да будет легким путь твой!
Звезда сверкает впереди,
а позади — лишь утварь.
А позади — что говорить
весенней ночи хворь,
и до сих пор душа горит
и помнит голос твой.
Ушла водою из горстей.
И глазом не моргнув.
Всю жизнь — как в гости из гостей.
А я вот не могу.

Утратил голос телевизор.
Он этим словно бросил вызов:
актеры в гости шли ко мне,
как тени на ночной стене.
Я ждал: когда он рассмеется?
Когда-то же душа прорвется
сквозь грим разученных гримас
у самодеятельных масс…
Там двери мужу отворили,
там чувства были на замке.
И даже руки говорили
на иностранном языке.

Есть тайный знак любви и тайный знак привета,
когда — глаза в глаза — мы на людях одни.
Тогда и говорить не надобно об этом,
об этом говорят в твоих глазах огни.
Друг друга в толкотне заметить невозможно,
едва ли разглядеть друг друга в суете…
И как же распознать: что истинно? Что ложно?
И те пришли на ум слова или не те?
Но есть один секрет
взглянуть в глаза друг другу,
и тайный взгляд души вмиг высветит во мгле
всю подлинность любви, и отведет разлуку,
и нас вдвоем одних оставит на земле.
Кто взглядов смысл постиг, не говорит об этом,
надолго поражен открытием своим.
Есть тайный знак любви и тайный знак привета,
есть любящих язык, неведомый другим!

Вышел я в поле однажды
розовощеким юнцом,
а возвращаюсь — от жажды
пыльным пугая лицом.
Плоть ли моя возопила,
дух ли неслышно пропел:
где она, тайная сила?
Равновеликий удел?
Что от земли и от неба
требуешь — благослови!
— Черного-черного хлеба.
Светлой-пресветлой любви.

Не принимают ранние стихи.
В них раздражают мелкие детали.
То слишком громки, то совсем тихи,
они еще поэзией не стали.
Их не заучит песенный герой.
Внимательно не перечтет прохожий.
В газетке мокнут под дождем порой,
всегда на чьи-то чересчур похожи.
Создатели непризнанных стихов!
Врачи. Киномеханики. Шоферы.
Вы лишь с собой до третьих петухов
о тайнах ритма затевали споры.
Слова сминали как в ладонях воск.
Шептали. Пели. Плакали. Рыдали.
Работою разгоряченный мозг
водою ледяною охлаждали.
И радовались найденной строке,
совсем по-детски выкинув коленце;
трофейным флагом комкая в руке
шершавое, как соты, полотенце.
Сгибала вас редакторская мощь.
Стихи щербаты были, как початок.
Преодолев сопротивленья морщь,
переболели корью опечаток.
Пусть нарочный вам гранок не носил
и не звонил приветливо издатель,
трудились вы, не экономя сил,
не делая рывков от даты к дате.
И птицей мысль рвалась из-под пера,
и песней оборачивалось слово,
и жизнь была воистину сестра,
весна листвою закипала снова.
Но чтобы громом потрясать сердца,
поверьте, мало, чтоб стихи издали,
жизнь, как спидометр, выжми до конца,
чтобы всерьез хоть в старость принимали.
А слава?. Все судить о ней лихи.
Яд и лекарство. Действенное средство.
И помещают ранние стихи
все чаще в рамочке "Из лит. наследства".

Была моя любимая,
как птица, нелюдимая,
твердила: улетим
за тридевять земель-морей,
поможет утренний Борей
дыханьем молодым.
И был крылатым синий плащ,
как солнце, поцелуй палящ,
и очи, как звезда,
пронзали взором ливневым;
и звал я птичьим именем
любимую тогда.
Но жизнь — она капризная,
вспорхнула птица сизая,
ничем не удержать…
Не перышко не дымчато
осталось птичье имечко,
да некому сказать!

Ау, осенняя деревня,
откликнись: помнишь или нет,
как я валил тебе деревья?
Как открывал твой лад и свет?
Нас было десять: две девчонки
и восемь городских парней.
Работа въелась нам в печенки
и вряд ли делала добрей.
Пилой двуручною пилили
неподдающийся сосняк,
порой не зная: сучья или
трещит натруженный костяк.
Мы с этим лесом попотели.
Мы стали там родней родни.
И говорили лишь о деле.
А суесловить — нет. Ни-ни.

Стали ближе и знакомей
тоже брался за узду
взбудораженные кони
на Аничковом мосту.
Гривы по ветру летели,
и казалось: воздух взрыт
мощностью чугуннотелой,
дикой яростью копыт!
Так хватают почву корни,
рыщут — непокорные!
Рвались клодтовские кони
на четыре стороны.
Фантазируя на тему
убегающих коней,
я хотел представить время
обтекающим людей.
Искривленное пространство
показало бы тогда
золотое постоянство
мысли, воли и труда.
Как, взнуздав уздой железной
молодого скакуна,
человек летит над бездной
лет — без отдыха и сна.
И сравню — у монумента
(в этот миг они равны)
напряжение момента
с натяжением струны.