Игорь Чиннов - Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения

Изумрудная дева дает нам совет:
В одиночку-то — вдоволь наспитесь в могиле!
Поспешите грешить, если вы не грешили! —
И лиловые негры смеются в ответ.

Темным блеском сияют большие глаза,
И вино, как рубин, замерцало в бокале.
И стекляшка – сапфир на раскрашенной крале
Выпей, краля! А пьют-то – не против, а за!

И мы прошли парижской толчеей,
В толпе Латинского квартала,
И вот сошли в средневековый строй,
В музейный и готический покой,
В тот розоватый пламень зала,
Где бледно-розовые гобелены.

Вне
Земного бытия, в раю нестрогом
Здесь Дама дивная живет наедине
С таинственным Единорогом:
Он ей явился в розовой весне
Каким-то странным полубогом.

Как надоели римские гробницы!
Ну были римляне, поумирали,
А мы живем, гуляем и глазеем,
Кусаем уголки горячей пиццы,
И пьем вино и воду «минерале»,
И бегаем по мраморным музеям.

Стоят богини, вовсе неодеты,
На них глядят Ромео и Джульетты
(Порфирный пол и звонкие шаги),
А желтая бумажка от конфеты —
Как мотылек, у мраморной ноги.

Что может быть в жизни плачевней
Арабского сора и хлама –
А небо над крепостью древней
Горело большой орифламмой.

Старуха хлебнула лекарства
(Рука – Иоанна Предтечи),
А птицы — нездешнее царство
Над грудами грузной мечети.

С высокого неба раздастся
Медлительный зов муэдзина,
И сумерки — синяя астра,
Синеющий веер павлина.

Я знаю, сейчас мы узнаем
О чем-то нездешнем и лучшем.
И небо сливается краем
С напевом блаженно-тягучим.

В мечети султана Ахмета
Простор, тишина, пустота.
Забудем стамбульское лето:
Мечеть холодна и чиста.

Цветы неизвестного рая
На синих ее изразцах.
На них, вероятно, взирает
Невидимый людям Аллах.

Огромно-пустое пространство,
Вверху — полутьма, полусвет.
Прими от меня, иностранца,
Аллах, иностранный привет.

И мы от незримого Бога
Хотим очевидных щедрот.
…Левей Золотого Рога,
Как роза, небо цветет.

Как хорошо, что люди мы, а не
Шакалы, или мыши, или крысы,
Что говорим, стихами, о весне
В Италии: про лунный крап теней,
Про улочку с Мадонной на стене
И темные ночные кипарисы.

Как хорошо, что люди мы, а не
Безглазые термиты и трихины,
Что радуемся небу – и луне,
Посеребрившей лавры и маслины.

В луне и листьях римская стена,
И вкусны минестроне и лазанья.
Такую ночь мы проведем без сна,
Беседуя о тайнах мирозданья.

И чувствуя задумчивую грусть
От звезд, луны и древней римской арки,
В честь вечности, и Данте, и Петрарки
Мы Пушкина читаем наизусть.

Сколько песка в мексиканском пейзаже!
Охра, агавы, и глина, и кручи,
Коршуны, солнце — и кажется даже,
Тени от кактусов сухо колючи.
Только у моря — ты знаешь, ты скажешь,
Только у моря, у синего, лучше.

Тоже песок, только мы подбегаем
К синей волне мимо чайки летучей.
Парус далекий касается краем
Тучи, просвеченной солнцем и раем.

Черные волосы — черная лава.
Профиль ацтека и смуглые плечи.
Вот и закат, золотисто-кровавый:
В жертву приносят, как юношу, вечер.

Смутно хотелось — бессмертия, что ли?
Может быть, даже и смерти хотелось?
Всё недовольно отмеренной долей
Глупое сердце, усталое тело.

Ну что же – не хочешь, не надо.
Прощай, уезжай, не жалей.
Не сердце, а гроздь винограда
В руке загорелой твоей.

Ну что же – не любо, не слушай.
Любовь – полуяд, полумед.
Прощальней, грустнее и глуше
Закат итальянский цветет.

Ну что же — что верно, то верно:
Я слишком красиво сказал.
В не очень красивом Салерно
Не очень красивый вокзал.

Ну что же — что было, то сплыло.
Инерция встреч и разлук.
Не скучно, Земное Светило,
Привычный описывать круг?

Ну что же – чем хуже, тем лучше.
Я тоже уеду — в Турин.
В отеле синьоры Петруччи
Никто не ночует один.

Между арок, пиний и кошек
Я опять бродил ротозеем,
И светился солнечный дождик
За торжественным Колизеем.

Самолет пролетал неслышно.
Луч наткнулся, в парах бензина,
На влюбленных под аркой пышной
Императора Константина.

Было грустно, что я — не молод.
Был осенний день без тумана.
Пролетел озаренный голубь
У большой колонны Траяна.

Луч веселый нимфу ощупал
У фонтана с мордой тритона.
Я зашел под могучий купол,
Всебожественный, Пантеона.

И другой был купол — в осенней
Озаренной, светящей сини —
И сочился свет через тени
Колоннад великих Бернини.

Приезжай в Афины рано –
Или поздно, в ноябре.
Нежной аркой Адриана
Полюбуйся на заре.

На Акрополе высоко
Маленький квадратный храм.
«Нет великого Патрокла»,
Но заря сияет нам.

Нет великого Софокла,
Доблестный убит Ахилл,
Но полнеба нам широко
Аполлон позолотил.

Вот куда, «по воле рока» –
Ах, чужая сторона!
А война совсем далеко,
Как Троянская война.

Огромно-серым одуванчиком
Стоял туман на дне долины,
И вот — громадным колокольчиком
Синеет ночь вокруг лагуны.

Оранжеватый шарик месяца
Висит, как ягода-рябина,
И, светляком мерцая, высится
Над ним огонь Альдебарана.

Большое переходит в малое,
И есть таинственное сходство,
И вещи образуют целое —
Искусству видимое братство.

Чернеют снасти корабельные,
Как бы засохшие травинки,
И тополя пирамидальные —
Как тени на моем рисунке.

В платье розовом метиска и
В майке розовой – креол.
В старом парке много писка и
Серый маленький орел.
Птичка-синька села близко и
Говорит мне: – Я спою
Что-нибудь доколумбийское
Про Колумбию свою!

В белой церкви Евхаристия,
В парке царство бедноты.
Здесь цветы всего цветистее,
И на дереве не листья, а
Только — желтые цветы.

Пусть над нами Ангел сжалится,
Ангел Жизни, Ангел дней,
Пусть блаженство продолжается,
Пусть нескоро — о, пожалуйста! –
Станет в сердце холодней!