Александр Кушнер - Избранное

Сам-то он появился на свет в 35-ом, в Тибете,

И цветы собирал, и капризничал он, как все дети,

Только в 37-ом (цвел жасмин и гудела пчела)

Поисковая группа его в деревушке нашла.

Скоро, скоро ему предстоит путешествие в скрытой

Форме, смертью устроенной, шелковой тканью подбитой,

Года два проведет он в посмертных блужданьях, пока

Не поселится в мальчике прочно и наверняка.

Обязательно в мальчике? – Нет, почему же? Программа

Отработана так, что и девочкой стать Далай-Лама

Может в новом своем воплощенье… Вьюнок, горицвет,

Голубой гиацинт… Захотелось увидеть Тибет.

Захотелось, чтоб мирно китайцы ушли из Тибета,

Чтобы смог Далай-Лама увидеть тибетское лето,

Умереть во дворце своем в легкий предутренний час.

Мир меняется к лучшему, но незаметно для нас.

Незаметно для нас. Незаметно для нас? Почему же?

Далай-Лама глядит – и становится ясно, что хуже

Было раньше, чем нынче, – еще бы, ему ли не знать!

А иначе зачем бы рождаться опять и опять…

2004

***

В каком-нибудь Торжке, домишко проезжая

Приземистый, с окном светящимся (чужая

Жизнь кажется и впрямь загадочней своей),

Подумаю: была бы жизнь дана другая –

Жил здесь бы, тише всех, разумней и скромней.

Не знаю, с кем бы жил, что делал бы, – неважно.

Сидел бы за столом, листва шумела б влажно,

Машина, осветив окраинный квартал,

Промчалась бы, а я в Клину бы жил отважно

И смыслом, может быть, счастливым обладал.

В каком-нибудь Клину, как на другой планете.

И если б в руки мне стихи попались эти,

Боюсь, хотел бы их понять я – и не мог:

Как тихи вечера, как чудно жить на свете!

Обиделся бы я за Клин или Торжок.

2004

***

Долго руку держала в руке

И, как в давние дни, не хотела

Отпускать на ночном сквозняке

Его легкую душу и тело.

И шепнул он ей, глядя в глаза:

Если жизнь существует иная,

Я подам тебе знак: стрекоза

Постучится в окно золотая.

Умер он через несколько дней.

В хладном августе реют стрекозы

Там, где в пух превратился кипрей, –

И на них она смотрит сквозь слезы.

И до позднего часа окно

Оставляет нарочно открытым.

Стрекоза не влетает. Темно.

Не стучится с загробным визитом.

Значит, нет ничего. И смотреть

Нет на звезды горячего смысла.

Хорошо бы и ей умереть.

Только сны и абстрактные числа.

Но звонок разбудил в два часа –

И в мобильную легкую трубку

Чей-то голос сказал: “Стрекоза”,

Как сквозь тряпку сказал или губку.

……………………………………

Я-то думаю: он попросил

Перед смертью надежного друга,

Тот набрался отваги и сил:

Не такая большая услуга.

2004

***

Я дырочку прожег на брюках над коленом

И думал, что носить не стану этих брюк,

Потом махнул рукой и начал постепенно

Опять их надевать, и вряд ли кто вокруг

Заметил что-нибудь: кому какое дело?

Зачем другим на нас внимательно смотреть?

А дело было так: Венеция блестела,

Как влажная, на жизнь наброшенная сеть,

Мы сели у моста Риальто, выбрав столик

Под тентом, на виду, и выпили вина;

Казалось, это нам прокручивают ролик

Из старого кино, из призрачного сна,

Как тут не закурить? Но веющий с Канала,

Нарочно, может быть, поднялся ветерок –

И крошка табака горящего упала

На брюки мне, чтоб я тот миг забыть не мог.

2004

***

Пунктуация – радость моя!

Как мне жить без тебя, запятая?

Препинание – честь соловья

И потребность его золотая.

Звук записан в стихах дорогих.

Что точней безоглядного пенья?

Нету нескольких способов их

Понимания или прочтенья.

Нас не видят за тесной толпой,

Но пригладить торопятся челку, –

Я к тире прибегал с запятой,

Чтобы связь подчеркнуть и размолвку.

Огорчай меня, постмодернист,

Но подумай, рассевшись во мраке:

Согласились бы Моцарт и Лист

Упразднить музыкальные знаки?

Наподобие век без ресниц,

Упростились стихи, подурнели,

Все равно что деревья без птиц:

Их спугнули – они улетели.

2004

***

С парохода сойти современности

Хорошо самому до того,

Как по глупости или из ревности

Тебя мальчики сбросят с него.

Что их ждет еще, вспыльчивых мальчиков?

Чем грозит им судьба вдалеке?

Хорошо, говорю, с чемоданчиком

Вниз по сходням сойти налегке.

На канатах, на бочках, на ящиках

Тени вечера чудно лежат,

И прощальная жалость щемящая

Подтолкнет оглянуться назад.

Пароход-то огромный, трехпалубный,

Есть на нем биллиард и буфет,

А гудок его смутный и жалобный:

Ни Толстого, ни Пушкина нет.

Торопливые, неблагодарные?

Пустяки это всё, дребедень.

В неземные края заполярные

Полуздешняя тянется тень.

2003

ФОТОГРАФИЯ

Под сквозными небесами,

Над пустой Невой-рекой

Я иду с двумя носами

И расплывчатой щекой.

Городской обычный житель.

То, фотограф, твой успеx.

Ты заснял меня, любитель,

Безусловно, лучше всеx.

Непредвиденно и дико,

Смазав четкие края,

Растянулась на два мига

Жизнь мгновенная моя.

Неподвижностю не связан,

С уxом где-то на губе,

Я во времени размазан

Между пунктом "А" и "Б".

Прижимаясь к парапету,

Я куда-то так бегу,

Что меня почти что нету

На пустынном берегу.

Дома скажут: "Очень мило!

Почему-то три руки..."

Я отвечу: "Так и было!

Это, право, пустяки".

1966

Александр Кушнер. Канва.

Ленинградское Отделение,

"Советский Писатель", 1981.

ДВА МАЛЬЧИКА

А. Битову

Два мальчика, два тихих обормотика,

ни свитера,

ни плащика,

ни зонтика,

под дождичком

на досточке

качаются,

а песенки у них уже кончаются.

Что завтра? Понедельник или пятница?

Им кажется, что долго детство тянется.

Поднимется один,

другой опустится.

К плечу прибилась бабочка-

капустница.

Качаются весь день с утра и до ночи.

Ни горя,

ни любви,

ни мелкой сволочи.

Все в будущем,

за морем одуванчиков.

Мне кажется, что я - один из мальчиков.

1962

Александр Кушнер. Канва.

Ленинградское Отделение,

"Советский Писатель", 1981.

* * *

Бледнеют закаты,

пустеют сады

от невской прохлады,

от яркой воды.

Как будто бы где-то

оставили дверь

открытой - и это

сказалось теперь.

И чувствуем сами:

не только у ног,

но и между нами

прошел холодок.

Как грустно! Как поздно!

Ты машешь рукой.

И город - как создан

для дружбы такой.

Он холод вдыхает

на зимний манер

и сам выбирает

короткий размер.

И слово "холодный",

снежиночка, пух,

звучит как "свободный"

и радует слух.

Александр Кушнер. Избранное.

Санкт-Петербург,

"Художественная Литература", 1997.

РИСУНОК

Ни царств, ушедших в сумрак,