Александр Кушнер - Избранное

Иль говорят застенчиво, какие

На перекрестках топчутся красотки.

Иль вспоминают стены Колизея

И Перуджино... эти хуже всех.

Есть и такие: охают полгода

Или вздыхают - толку не добиться.

Спрошу: "Ну что Италия?" - "Как сон".

А снам чужим завидовать нельзя.

Примеч.:

См. А. Блок.

См. А. Фет.

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

* * *

Все эти страшные слова: сноха, свекровь,

Свекор, теща, деверь, зять

и, Боже мой, золовка -

Слепые, хриплые, тут ни при чем любовь,

О ней, единственной, и вспоминать неловко.

Смотри-ка, выучил их, сам не знаю как.

С какою радостью, когда умру, забуду!

Глядят, дремучие, в непроходимый мрак,

Где душат шепотом и с криком бьют посуду.

Ну, улыбнись! Наш век, как он ни плох, хорош

Тем, что, презрев родство,

открыл пошире двери

Для дружбы,

выстуженной сквозняками сплошь.

Как там у Зощенко? Прощай, товарищ деверь!

Какой задуман был побег, прорыв, полет,

Звезда - сестра моя, к другим мирам и меркам,

Не к этим, дышащим тоской земных забот

Посудным шкафчикам и их поющим дверкам!

Отдельно взятая, страна едва жива.

Жене и матери в одной квартире плохо.

Блок умер. Выжили дремучие слова:

Свекровь, свояченица, кровь, сноха, эпоха.

* См. А. Блок.

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

* * *

Телефонный звонок и дверной -

Словно ангела два надо мной.

Вот сорвался один и летит,

Молоточек в железку стучит.

В это время другой со стены

Грянул вниз - и с другой стороны.

И, серебряным звоном звеня,

Разрывают на части меня.

И дерутся, пока я стою,

За бессмертную душу мою.

Ноги - к двери, а к трубке - рука,

Вот и замерли оба звонка.

Телефонный звонок и дверной -

Словно ангела два надо мной.

Опекают меня и хранят.

Все в порядке, покуда звонят.

1962

Александр Кушнер. Канва.

Ленинградское Отделение,

"Советский Писатель", 1981.

* * *

Прозаик прозу долго пишет.

Он разговоры наши слышит,

Он распивает с нами чай.

При этом льет такие пули!

При этом как бы невзначай

Глядит, как ты сидишь на стуле.

Он, свой роман в уме построив,

Летит домой, не чуя ног,

И там судьбой своих героев

Распоряжается, как бог.

То судит их, то выручает,

Им зонтик вовремя вручает,

Сначала их в гостях сведет,

Потом на улице столкнет,

Изобразит их удивленье.

Не верю в эти совпаденья!

Сиди, прозаик, тих и нем.

Никто не встретился ни с кем.

1962

Александр Кушнер. Канва.

Ленинградское Отделение,

"Советский Писатель", 1981.

ВВОДНЫЕ СЛОВА

Возьмите вводные слова.

От них кружится голова,

Они мешают суть сберечь

И замедляют нашу речь.

И все ж удобны потому,

Что выдают легко другим,

Как мы относимся к тому,

О чем, смущаясь, говорим.

Мне скажут: "К счастью..."

И потом

Пусть что угодно говорят,

Я слушаю с открытым ртом

И радуюсь всему подряд.

Меня, как всех, не раз, не два

Спасали вводные слова,

И чаще прочих среди них

Слова "во-первых", "во-вторых".

Они, начав издалека,

Давали повод не спеша

Собраться с мыслями, пока

Не знаю где была душа.

1962

Александр Кушнер. Канва.

Ленинградское Отделение,

"Советский Писатель", 1981.

* * *

Танцует тот, кто не танцует,

Ножом по рюмочке стучит,

Гарцует тот, кто не гарцует,-

С трибуны машет и кричит.

А кто танцует в самом деле,

И кто гарцует на коне,

Тем эти пляски надоели,

А эти лошади - вдвойне!

1962

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

* * *

Слово "нервный" сравнительно поздно

Появилось у нас в словаре

У некрасовской музы нервозной

В петербургском промозглом дворе.

Даже лошадь нервически скоро

В его желчном трехсложнике шла,

Разночинная пылкая ссора

И в любви его темой была.

Крупный счет от модистки, и слезы,

И больной, истерический смех,

Исторически эти неврозы

Объясняются болью за всех,

Переломным сознаньем и бытом.

Эту нервность, и бледность, и пыл,

Что неведомы сильным и сытым,

Позже в женщинах Чехов ценил,

Меж двух зол это зло выбирая,

Если помните... ветер в полях,

Коврин, Таня, в саду дымовая

Горечь, слезы и черный монах.

А теперь и представить не в силах

Ровной жизни и мирной любви.

Что однажды блеснуло в чернилах,

То навеки осталось в крови.

Всех еще мы не знаем резервов,

Что еще обнаружат, бог весть,

Но спроси нас:- Нельзя ли без нервов?

- Как без нервов, когда они есть!-

Наши ссоры. Проклятые тряпки.

Сколько денег в июне ушло!

- Ты припомнил бы мне еще тапки.

- Ведь девятое только число,-

Это жизнь? Между прочим, и это,

И не самое худшее в ней.

Это жизнь, это душное лето,

Это шорох густых тополей,

Это гулкое хлопанье двери,

Это счастья неприбранный вид,

Это, кроме высоких материй,

То, что мучает всех и роднит.

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

НАД МИКРОСКОПОМ

Побудь средь одноклеточных,

Простейших водяных.

Не спрашивай: "А мне-то что?"

Сам знаешь - всё от них.

Ну как тебе простейшие?

Имеют ли успех

Милейшие, светлейшие,

Глупейшие из всех?

Вот маленькая туфелька

Ресничками гребет.

Не знает, что за публика

Ей вслед кричит: "Вперед!"

В ней колбочек скопление,

Ядро и вакуоль,

И первое томление,

И, уж конечно,- боль.

Мы как на детском празднике

И щурим левый глаз.

Мы, как десятиклассники,

Глядим на первый класс.

1962

Александр Кушнер. Канва.

Ленинградское Отделение,

"Советский Писатель", 1981.

* * *

Там, где на дне лежит улитка,

Как оркестровая труба,

Где пескари шныряют прытко

И ждет их страшная судьба

В лице неумолимой щуки,-

Там нимфы нежные живут,

И к нам протягивают руки,

И слабым голосом зовут.

У них особые подвиды:

В ручьях красуются наяды,

Среди густых дерев - дриады,

И в море синем - нереиды.

Их путать так же неприлично,

Как, скажем, лютик водяной,

И африканский, необычный,

И ядовитый луговой.

Отнюдь не праздное всезнайство!

Поэт, усилий не жалей,

Не запускай свое хозяйство

И будь подробен, как Линней.

1962

Александр Кушнер. Канва.

Ленинградское Отделение,

"Советский Писатель", 1981.

ГРАФИН

Вода в графине - чудо из чудес,

Прозрачный шар, задержанный в паденье!

Откуда он? Как очутился здесь,

На столике, в огромном учрежденье?

Какие предрассветные сады

Забыли мы и помним до сих пор мы?

И счастлив я способностью воды