Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Ты обезглавь, к одной стремясь корысти;
От семени Заххака мир очисти!»

Ответил Сам: «Злодеев одолев,
Из сердца шаха прогоню я гнев».

Челом склонился предводитель рати,
Припал устами к перстню и печати.

Домой велел полкам он повернуть,
Помчались кони, пожирая путь.

Михраб и Заль проведали заране
О том, что Сам идет дорогой брани.

Уехал гневный Заль, кляня судьбу,
Сгибая шею, выпятив губу.

Услышал Сам, что скачет ветроногий,
Что появился львенок на дороге.

Тут поднялись вельможи и стрелки,
Стяг Фаридуна вознесли полки.

С коня сошел Дастан отцу навстречу,
Пошел, предстал с поклоном, с доброй речью.

Тогда с обеих спешились сторон
Начальники, старейшины племен.

К ногам отца склонился Заль-воитель,
Но долго с ним не говорил родитель.

Вновь на коня сел всадник молодой,—
Казался он горою золотой.

Пред ним, пред юношей седоголовым,
Вся знать с сочувственным предстала словом,

Мол, повинись перед отцом родным,
Обидел ты его, — склонись пред ним…

Скакала знать без горя и тревоги,
Могучий Сам вступил в свои чертоги,

С коня сойдя, не отдохнув с пути,
Тотчас же сыну приказал войти.

Вошел Дастан, чтобы услышать речи,
Склонился до земли, расправил плечи,

Отца восславил, высоко вознес,
Ланиты орошая влагой слез:

«Да будет богатырь вовек счастливым!
Ты служишь правде сердцем прозорливым,—

Лишь я в тебе опоры не найду,
Хотя и славен я в твоем роду.

Явил ты правду и земле и людям,
Ты время осчастливил правосудьем,

А мне какой ты приготовил дар?
Чтобы обрушить на меня удар,

Мазандеран ты с воинством покинул,—
Как видно, правосудье ты отринул!»

Поняв: упрек Дастана справедлив,
Стоял воитель, руки опустив.

«Да, — Сам промолвил, — правда — твой свидетель,
В твоих словах — одна лишь добродетель.

Увидел ты обиду от отца,
И радуются недругов сердца.

Мечтал: исполню я твое желанье,
Ко мне ты прибыл, испытав страданье,

Но успокойся, жди, не горячась:
Твое устрою дело в добрый час.

Властителю земли письмо составлю,
С тобой, искатель радости, отправлю,

Все доводы царю я приведу,
Чтоб он склонился к правому суду.

Когда нам другом царь вселенной будет —
Исполнит нашу просьбу, не осудит».

Затем писца призвали во дворец,
Услышал речи мудрые писец.

Восславил Сам того, кто бесконечен,
Того, кто был всегда, кто есть, кто вечен,

Кто нам явил владычество свое,
Добро, и зло, и смерть, и бытие,

Кто создал мир с закатом и восходом,
С кружащимся над миром небосводом,

Кто — повелитель солнца, всех светил,
Кто Мапучихра славой осенил.

«Я — раб, одним лишь возрастом богатый,
Вступил с отвагой в год шестидесятый.

Пыль камфары — на голове моей: [16] Пыль камфары — на голове моей. ..— Камфара в персидской поэзии символизирует белизну. Фраза означает, что Сам уже поседел.
Так я увенчан солнцем наших дней.

Я прожил жизнь свою в броне и шлеме,
В боях с твоими недругами всеми.

В таких трудах немало лет прошло,
Конь для меня — земля, мой трон — седло.

Сломил я силою своих ударов
Мазандеран и землю гургасаров.

Тебе я счастье добывал в борьбе,
Ни разу не напомнив о себе.

Но, государь, ты видишь: я старею,
Я палицей, как прежде, не владею.

И плечи, и могучий стан, и грудь
Сумели годы властные согнуть.

Аркан мой отняло седое время,
Шести десятков лет мне тяжко бремя.

Я ныне Залю уступил черед,—
Пусть в руки меч и палицу берет.

Он с просьбою придет к царю вселенной,
Он явится с мечтою сокровенной,

Угодной богу, ибо твой удел,
О царь земли, — защита добрых дел.

Сомненья нет, известно властелину,
Какой обет я дал когда-то сыну.

Его желанье для меня — закон.
Он мне сказал, обидой уязвлен:

«Ты весь Амул на виселицу вздерни,
Но лишь не вырывай Кабула корни».

Пойми: питомец птичьего гнезда,
Он рос, людей не видя никогда,

И вот пред ним луна, краса Кабула,
Своей цветущей прелестью сверкнула.

Не диво, что влюбленный одержим,
Ты гневом не грози ему своим.

Я с сердцем проводил его тяжелым.
Когда предстанет он перед престолом,

Как царь, ответствуй сыну моему:
Не мне, рабу, тебя учить уму».

Поднялся Заль, охваченный волненьем,
Письмо отца схватил он с нетерпеньем,

Пошел, вскочил в седло, помчался вскачь,
И загремел вослед ему трубач.

Когда в Кабул проникли злые вести,
Исполнился Михраб вражды и мести,

На Рудабу разгневавшись, вскипев,
На голову жены излил он гнев.

Сказал он: «Таково мое решенье.
Не мне с царем земли вступать в сраженье

Тебя и дочь порочную твою
При всем собранье я сейчас убью.

Быть может, царь земли свой гнев умерит,
Когда в мою покорность он поверит!»

Угрозу мужа выслушав, жена
Уселась, в скорбь свою погружена.

Подумав, молвила: «Послушай слово.
Ужели нет нам выхода иного?

Казной пожертвуй, чтоб себе помочь.
Пойми, чревата горем эта ночь,

Но день придет, спадет покров тумана,
И мир сверкнет, как перстень Бадахшана».

А царь: «Не склонен я к таким речам,
Старинных сказок не болтай мужам!

За жизнь борись, когда ее ты ценишь,
Не то кровавый саван ты наденешь».

«О царь, — Синдухт заговорила вновь,—
Мою, быть может, не прольешь ты кровь.