Михаил Исаковский - Стихи и песни

Выйдет невесело, выйдет скандал,
Выйдет позор невозможный:
Скажут — не выдержал, скажут — сбежал,
Скажут, что я ненадежный.

Нет уж! Коль враг накликает беду —
Надо держаться по чести:
Хата пылает, а я не уйду! —
Так и остался на месте.

Стыдно мне было б ходить по земле,
Если б оставил я дело…
Скоро послышались крики в селе, —
Стало быть, помощь поспела.

Стало быть, выручат. Значит, спасут,
Значит, увижусь с детьми и женою…
Точно не знаю, в котором часу
Люди явились за мною.

Руку мою пожимают подряд,
Словно встречают впервые.
— Ты не робей, не тужи, — говорят, —
Все, — говорят, — живые.

Надо тебе, — говорят, — отдохнуть, —
Носятся, словно с героем. —
Хата сгорела. Хату забудь.
Хату, — сказали, — построим.

Пусть же душа у тебя не болит,
Старое сердце не стонет:
Сила колхоза в огне не сгорит
И на воде не потонет.

Я — не взыщите — плохой соловей,
Песенка эта, быть может, наскучила,
Но ведь история жизни моей
И начинается с этого случая.

Нет, я не позабыл, не выдумал, не спутал,
Я помню все: лесную тишину,
Твои поля, и вросший в землю хутор,
И первую колхозную весну.

Ей гибель петь — по тропам и проселкам
Ты посылал ночами сыновей:
Я слышал сам, как в перелесках щелкал
Стальной семизарядный соловей.

Ее встречать с отточенным железом
Ты всей семьею вышел под навес.
И на заре коров своих порезал,
И опалил свиней, и ободрал овец.

И никакой расчет, и никакая жалость
Не удержали одичалых рук.
Чтоб никому собака не досталась,
Собаку тоже — вздернули на сук.

Ты говорил, что в мир идет невзгода:
Земля не будет ничего родить,
Скоты и звери не дадут приплода
И птицы гнезда перестанут вить;

Народ не выйдет ни пахать, ни сеять,
И зарастут поля полынью и тоской;
По всем дорогам матушка Расея
Пойдет к Москве с протянутой рукой;

Ты ожидал — погаснет пламя горнов,
Замрут машины, станут корабли,
И вся страна придет к тебе покорно
И свой поклон отвесит до земли;

Вернется вновь твоя былая слава,
И будешь ты почетом окружен,
Своим потомкам завещаешь право
Вгонять в могилу батраков и жен;

Своих друзей ты созовешь на праздник,
Своих врагов согнешь ты, как тростник…
Готовя нам египетские казни,
Ты просчитался здорово, старик!

Куда ни глянь — налево и направо —
Огни пылают, плавится руда.
Растут хлеба. Шумят густые травы,
В лугах пасутся тучные стада.

Страна тебе не повалилась в ноги,
Страна тебе руки не подала.
Закрыты наглухо твои дороги,
И трижды прокляты твои дела!

И, празднуя великий праздник нови,
В любой деревне и в любой избе,
На добром слове, на хорошем слове
Никто не хочет вспомнить о тебе.

Твой жадный век и все свои страданья
Запомним мы до гробовой доски,
И жизнь твою, как страшное преданье,
Когда-нибудь расскажут старики.

Весной по лесам
зашумели зеленые веники,
Густые и сочные травы
сулили богатый покос.
Весной
из какой-то чудесной страны
принесли коробейники
Лиловые ленты для девичьих кос.

Весной на заре
гармонисты играли страдание,
Сады задыхались
от яблонь,
черемух
и слив.
И в теплые ночи
нарядные девушки шли на свидание
По темным задворкам
под лунный разлив.
Сходились, встречались с любимыми на поле,
Где тропы безлюдны,
а зори весной широки.
От счастья смеялись и пели,
от горя молчали и плакали
И грустно на память
дарили платки.

Потом возвращались домой
и ложились, не требуя ужина,
Чтоб строгая мать
за любовь не гнала со двора,
И бредили красною горкой,
и снова желанных и суженых
Ласкали в девических снах до утра.

Выходит Степан Тимофеич,
идет на широкие росстани —
Взглянуть на чужие поля
и послушать вечерний покой.
Плывут облака над полями,
плывут облака над погостами,
В низинах клубятся туманы,
туманы встают над рекой.

Зеленая рожь
наклоняется колосом к колосу,
Июньские теплые ветры
стекают с высоких небес.
Заводит он песню,
выводит он песню вполголоса
О том, как товары
разложит купец.

Он кличет зазнобу,
он кличет по имени-отчеству:
— Наталья Ивановна,
чем я тебе не хорош?..
Наталья не слышит,
Ивановне, видно, не хочется
Итти на свиданье в зеленую рожь.

Какая охота заставит
любить батрака бесталанного?
Какая неволя прикажет
ходить по чужой борозде?
На что ей Степан,
если старая шапка Степанова,
И та —
на чужом, на хозяйском гвозде?

Хоромы ему не построены,
хлеба для него не молочены,
Хмельная не сварена брага,
на свадьбу не звана родня,
Дороги к венцу поразмыты,
на речках мосты разворочены,
И лютые звери сгубили
его вороного коня.

Забудь же, Степан,
про высокие брови Наташины,
Напрасно на белом на камне
ночами один не сиди…
А ясного месяца нету,
а синие звезды погашены,
А темные тучи
стоят впереди.

По праздникам ходят ребята,
гуляют, счастливцы фартовые,
Поют и играют,
разряжены все, как один.
Трепещут от вешнего ветра,
сияют рубашки бордовые, —
Купцу Ермолаеву плачено
по двадцать копеек аршин.

У них сапоги на подковках,
и салом, и ваксой лощенные,
У них из-под новых фуражек
свисают на лоб волоса.
В четыре витка завитые,
в четыре закрутки крученые,
В четыре плетенки плетеные,
с кистями у них пояса.

В сторонке стоял Тимофеич,
глядел на людей и завидовал:
По белому свету немало
прошел он и троп, и дорог,
Нарядов своими глазами
великое множество видывал,
Да только своими руками
потрогать ни разу не мог.

В сторонке стоял Тимофеич,
судьбой разобиженный начисто,
Глядел Тимофеич уныло
на босые ноги свои.
Не нужно ему, Тимофеичу,
не нужно большого богачества,
А нужно ему, Тимофеичу,
хотя бы одни сапоги.