Олег Зоин - Крик в тумане

По зеркалу круглой солнечной бухты
Привёл её утром буксир,
И прощальные слёзы смолы перламутром
Выступают из рассохшихся дыр.

И кто-то высокий,
Седой и в тельняшке
Взошёл с внучёнком на трап.
На его полинявшей от ветра фуражке
Распластался форменный «краб».

Кран затих,
В изумленьи рабочие,
Троса ослабла плеть…
Видно, жизнь —
Это с приходом ночи
До последней щепки
Сгореть!

Заревев гудком знакомым,
Оживёт весной затон:
Теплоход уйдёт на Гомель,
Встречный — рейсом на Херсон.

Снова ночи,
Те, что ахнет
Пассажирка не одна,
Снова бдительные вахты,
Где коварна глубина.

Под Каховкой в дикой драке
Снова схватятся валы,
С недреманным оком бакен
Выйдет вовремя из мглы.

А на утро в час рассвета
Вдруг затихнет ураган…
Слышишь, знойно дышит лето,
Ждёт тебя, наш капитан!

Порт. «Акмолинск» уже подошёл.
Трос чугунную тумбу грыз.
Ветер стенке причальной в подол
Набросал перламутровых брызг.
Грузов дальних красу-пестроту
Хобот крана пронёс, угрюм.
Крановщик, оседлав высоту,
Посмотрел внимательно в трюм.
Ну-ка, докеры, каждый — мастак!
Работнём взахлёб поутру!
ДнепроГЭСа белый маяк
Несомненно одобрит наш труд.
Город встанет на цыпочки, тих,
И — на улицы хлынет народ.
Улыбнётся нам крановщик:
— С добрым утром, ребята,
Вперёд!

Никогда не сдадим в архив
Газеты — дневник народа.
В них послушного сердца порыв,
Сталевара и кукловода.
В них успеха каждая пядь
Для наглядности обсуждалась,
В ярком рапорте (врать так врать!)
Спрятав то, что в муке рождалось.
«Комсомолки» бодряческий лист,
И «Труда» оскоплённая правка…
Буква каждая в них —
Коммунист,
А сливаются в мифы
Неправды!
Культы, голод, победы и ложь,
«Дорогому отцу народов!..»
Сколько в наших газетах слилось
Мыслей грязных и благородных!
Наш порыв в этих строчках горит,
Наш позор между строк отмечен.
Вот он, Сталин —
Со мной говорит!
Вот Хрущева жирные плечи…
Лишь соседу в строчку глазеть
Бесполезно,
Чёртову сыну,
Я бы, честное слово, газет
Продавать не стал мещанину!
… Никогда не сдадим в архив
Периодики вечный скальпель.
Знайте все, кто пойдёт на прорыв —
«СЕРПЕНТАРИИ, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!»

Все детьми мы когда-то были…
Вот арбуз об коленку хряснул!
В кукурузе лежали и пили
Сок его сладковато-красный.

Оборвав початков султаны,
Укрепляли под носом усами —
Мы играли тогда в партизаны,
Водружая на клёне знамя.

С ним — сухим стеблём кукурузы —
Мы «сражались» под небом синим.
Я, пожалуй, с тех пор арбузы
Предпочитаю дыням.

Это он напоил нас когда-то,
На всю жизнь дал упорства знамя.
Если б мы не росли солдатами,
Что бы сталось теперь уже с нами?

Пробиваясь сквозь мелочи жизни,
Побеждаем порочность элиты…
Детство милое, только свистни,
И в тела снова силы влиты!

… Эй, мальчишки, не надо умыться ли?
Молодцы, вы не просто задиры,
Ваши мужественные лица —
Озарение мерзкого мира!

В далёкую чудо-эпоху,
В невообразимую эру
Не скажут: «Вы строили плохо!»
Подумав, что жили серо.
По книгам, полотнам и плёнкам
Представят прошедшее время —
Девчат изумительно тонких
И парней незадачливых племя.
Неважно, что точных портретов
Оставит история мало,
Пускай пожелтеют газеты
И вытрутся инициалы,
Одно навсегда несомненно:
Мы строили, мы и любили,
И каждый необыкновенным
Был в пудре строительной пыли…

Ночь подкралась
Вполне незамеченной,
За Днепром — Запорожья костёр,
А от стрекота,
Пенья кузнечьего,
Неразборчив звёзд разговор.
И усталость
Уснула.
И сонная
С узковатой кровати сползла,
И — разбилась.
Взамен забубённая
Тишина у окна прилегла.
Ни фига
В день базарный не стоящей
Разблестелась клипса-луна.
И сержанту милиции боязно,
Потому что река разметалась
На подушке песка — одна!..
Тихим ветром дохнуло.
Одёрнуло
Штору,
Вмиг разбудив меня.
Это небо вздохнуло
Над формулой
Приходящего, нового дня!

Следами собачьих лап
На влажной груди песка
В небе затыла рябь —
Перистые облака.
Колосится усастый хлеб.
Ты идёшь — за плечом рюкзак.
Добела раскалилась степь,
И ветра издох рысак,
Прохладные струи гроз
Пролить бы сюда хоть раз,
А ты в рюкзаке принёс
Карандашей запас…
Неуёмна поэтья прыть!
Но, дружище, хватит-ка врать,
Что днепровский красный гранит
Влез строфою в твою тетрадь.
Не пейзаж, не заводов пульс,
Не базара суетный гам —
В ту тетрадь занесён твоих уст
Мёд,
Что тёк по моим губам…

За стёклами солнечных окон
Лучей негасимый маяк —
Всю жизнь провести одиноко
Тяжёлая участь моя.
Безлесые голые сопки,
Перелески,
И резкий, как шквал,
Под хлопанье грома, как пробки,
Порыв меня в пропасть срывал.
Хлестали по рёбрам потоки
И я, неуверенный жид,
Стремился к своей волоокой
и силился дерзко прожить.
Теперь удивляюсь,
А мог ли,
Вообще-то,
Кометой
Сверкнуть?..
Я себе говорю: — «Будь проклят!»
Вспоминая пройденный путь…

Время — лекарь, но время не вытрет
Из памяти всё равно
Красношарфую,
В беленьком свитре,
И последний сеанс в кино.
На экране влюблённые,
Ссорясь,
Целовались по пять минут!
Я, забыв о Лолите Торрес,
На соседку решился взглянуть.
А она под отсвет экрана
Вдруг шепнула:
«Ну что там ещё?»
И раскрылись губы, как рана,
В чисто мраморной бледности щёк.
Взял я руку её.
Оживая,
Не противилась ласке она.
Наступила для нас,
Не скрываю,
Многозначащая тишина…
Проводил до подъезда.
Прощаясь,
Обещала притти.
Не пришла.
Красношарфая,
Ты, обещая,
Ложью сердце глупца
Обожгла…

По улицам,
Где листья кружит вихрь,
По исцарапанной щеке земли
Проходят те,
Что драться не смогли
Или устали в схватках огневых.
Я вижу их не в лица, а со спин,
Лопаток дрожь в обёртках пиджаков,
Я слышу дробь скривлённых каблуков
И замиранье дроби у витрин.
Они заходят в яркий мир вещиц,
В зеркальных стёкол манекенный мир.
У них бригадный, так сказать, кумир —
Щебечущая стайка продавщиц.
Час битый у прилавка хмурит лоб,
Рассматривая клипсы и капрон,
И с Тоськой непростой перемигон
Очередной заводит остолоп…
Под смех торговых жирных обердур
Уйдут бичи на долгий перекур.
А ветер злой окурков косяки
Асфальтом синим гонит, хохоча,
Когда бредут бичи-холостяки,
Сгибаясь, как под взмахами бича!..