Олег Зоин - Крик в тумане

Дрянная,
Шальная погода
Испортила песню опять,
И я, подытожив расходы,
Не в силах податься гулять.

Мадлен,
Дорогая, послушай —
Приди,
Когда станет темней,
На гиблое море подушек,
На хрупкий крахмал простыней.

С терпением,
Благоговейно
Я шёл к тебе лестницей лет…
Ты слышишь, бутылка портвейна
Давно заждалась на столе!

Прости мне, Блок!
Она сама
Виной тому, что в строчке каждой
«Я медленно схожу с ума»,
Не утоляя взглядом жажды.
О, жажда женщин,
Ты как спрут.
Себя ж я сравниваю точно:
Бредёт пустынею верблюд,
Ему мерещится источник.
Ах, если б мог напиться я!
Жизнь выглядела бы иначе!
Кто станет выше бытия
И пожелает мне удачи?!

Ты врезалась в душу зачем,
Красивое,
Лживое падло?
Быть может, приятна ты всем,
Но я бы тебя не распатлал,
Но я б не затискал тебя —
Я просто убил бы,
Любя…

Неделя спешит за неделей,
Складываясь в года —
Ночь мы проводим в постели,
День в судорогах труда.
Рубашка износится в клочья,
Увянет умишка сорняк…
Одни умирают ночью,
Другие — в огне атак.
Я, Мадлен,
Умру не от шпаги,
Не от магаданских ветров, —
Я тебя изломаю зигзагом,
Ты же скажешь:
«Была любовь!»
А на самом деле иное:
В те мгновения я умирал,
А ты захмелела от зноя
И выползла из одеял.
Уползла недостреленной сукой,
Облизывая бока…
…Я долго застёгивал брюки
И рад был, что жив на пока.

Порхают груди в сетках блузок,
Мелькают икры стройных ног.
И хоть разрез на юбке узок,
Он обмануть меня не смог.

Одна — как ты.
Но шаг был тяжек.
И очень грустные глаза.
Мне стало жаль спортивных ляжек
И я нажал «на тормоза».

Я от неё отстал,
Обижен,
Она — не ты,
Она — подвох!
Чем дальше ты,
А эти — ближе,
Печальней я в пыли дорог…

##################################

Заспорили об электронике,
И каждый просто в драку лез.
Вдруг разлилась огнём гармоника,
Среди людей запрыгал бес…
И улыбаются солидные,
Кондуктор порицать устал, —
Зовёт гармоника бесстыдная
Сойти, как летом, в краснотал.
И — приумолкла на мгновение…
Ночь… Громыхающий вагон…
И пьяное, как все мы, пение
Уже течёт со всех сторон.
Что ж, пусть мелодия нечёткая
И несерьёзен каждый здесь,
Неважно, что кривой чечёткою
Трясется чья-то злая спесь, —
Звени, гармоничье старание,
И настроенье подымай,
Влетай с разбегу в утро раннее
Всё понимающий трамвай!

Сугробца синеватое перо
Обронено метелью у подъезда.
Вхожу туда, где не бывал я прежде:
В конструкторское тихое бюро.
Открылась дверь на слабое усилие, —
Склонив головок мраморные лилии
Над снежными листами ватмана,
Над знаками колдуют непонятными
Девчёнки в белых докторских халатах —
Им, кажется, чертить приятно!
Но чьи глаза меня уже разведали,
Расплывшегося чёрной кляксою?..
Замедлили свой бег рейсфедеры
В руках влюблённых в чистую абстракцию.
И слышится притихшее дыхание,
Немое ощущается внимание…
Иду между шеренгами столов,
Гляжу в листы, где тушью всё исчерчено,
И понимаю, что простить готов
Любовь к абстракции этим прелестным женщинам.
Теплеют взгляды, брошенные сбоку,
Уже я свой им, ближний, а не дальний,
И замечаю рядом с готовальней
Помаду и раскрытый томик Блока…

Кто-то камень закинул в озеро:
Засмеялась вода. И опять
Замолчала глубокая прозелень,
Заскучала зеркальная гладь.
Не вскипела вода, не ответила,
Оскорбления не заметила…
Устоялась, тихони тише,
У неё такое чутьё!
Чу! Поодаль от ребятишек
Входит женщина в неё.
Входит женщина.
Почему же
Улыбающаяся она
Вдруг плаксиво окликнула мужа,
Острый камень подняв со дна?
Ах, ты озеро, смех кругами!
Смех, наивнейший смех на свете!
Знай, что если швырнули камень,
Это кто-то в улыбку метил.
И бывает порою с нами —
На пинок отмахнёмся нестрого…
Кто-то в воду бросает камень, —
Кто-то завтра
Поранит ногу!..

В психиатрических больницах
В решётках окон бьются птицы.
Страдают, мучаются, но —
Не в силах вышибить окно.
Прочны небьющиеся стёкла
И сталь решеток — ой! — крепка.
Под взглядом докторским поблёклым
Слабеет пленника рука.

Всё мягче бьются в стёкла крылья,
И ураган относит крик.
Что зов?
Он словно в чернобылье
С антенн срывающийся Григ.
Что музыка борьбы для мира?
Одним — подобострастья визг,
Овации — пустым кумирам,
А нам — решёткой подавись!

И птицы глухо бьются в окна,
Наивно по свободе сохнут,
Но понапрасну всё равно,
Но понапрасну всё равно,
Но понапрасну всё равно —
Крылом не вышибить окно…
Ах, если б всем нам подналечь,
В канаты мускулы свивая,
Сорвать стоп-кран,
кутузки сжечь,
Птиц на свободу выпуская!..

Но нет, сто раз с проклятьем — нет!
Пусть будет горечь расставаний,
И тусклый день, и звон монет,
И кинозвёзды на экране…
За горизонтом целей вздорных
Свободы птицы не найдут,
И, высоко поднявшись в воздух,
Опять на камни упадут.

Не лучше ли внушить калекам,
Что завещали предки им:
В душе остаться человеком,
Пускай бескрылым,
пусть немым.

Неясного чего-то хочется —
Какой-то нежности и ласки,
Чтоб не по имени да отчеству,
А запросто, на «ты»,
по-братски.
По-братски или по-сестрински?
Или с кольцом горячих рук?
И тихо падают снежинки
К столбу,
на света полукруг.
А ночь прозрачна и загадочна,
Как миллионы лет назад,
И нам итти ещё порядочно
Сквозь влажногубый снегопад …

— Ты помнишь, есть пейзаж у Нисского?!
Там небо тёмное и низкое,
И стройных сосен
Строгий взлёт,
И вдаль спешащий самолёт.
Под ним — болота…
Колыма…
Россия…
Красная зима…
И кто подумать мог когда-то,
Что лайнеры пойдут во тьму?
Уходит время,
Блекнут даты —
Забудем и про Колыму!..
Забудем белое безмолвье,
Конвоя удивлённый мат,
Когда по утру — шасть в зимовье! —
А там стеклянно все лежат!..
Как властно, мощно ходят АН'ы!
Летят, летят, летят, летят…
Над Абаканом к Магадану,
А снизу души к ним летят!
И я художнику завидую
За то, что ничего не выдумал!
Как благодарен я ему
За самолёт на Колыму,
За небо,
Тёмное и низкое,
За сосны,
Строгие и близкие…
…Проснись, Россия-Колыма! —
В ответ бесчинствует
Зима…