Олег Зоин - Крик в тумане

Россия!
Горит ли рябина-смородина
В осенних твоих перелесках —
Не хлебом единым связала нас Родина,
Не твердостью доводов веских.

Нет, не был товарищем тот из нас смолоду
Тому из нас не был братом,
Кто, икая,
Смеялся над голодом,
А теперь сидит бюрократом.

Я себя отмежую с резкостью
От него в канцеляриях душных,
Обойду его дальней окрестностью,
Избегая глаз равнодушных.

Ах, Россия! Те брызги смородины
На знамёнах каплями крови —
Не хлебом единым связала нас Родина,
А общностью дела и слова.

Ветер жгучий.
Снегов искрометье.
Людкин лик
В кумачовом гробу.
И коклюшной,
Простуженной медью
Пять пропоец
Терзают толпу.
Не пришел…
Не склонился над милой…
Сослуживцы…
Парторг словно пьян…
Тяжко узкую щель могилы
Для девчёнки
Долбит барабан.
Что вниманье?
И что — невниманье?
Что предательство?
Преданность что?
Умирала она в сознанье,
Под побитым молью пальто.
Знаю, будет ему не иначе:
Фиолетовый сморщится рот,
И его
Сквозь холод собачий
Пронесут ногами вперёд.

Интервалы, абзацы, линии…
Тяжело стучать перед сном:
Тихо солнца бордовая линия
Отцвела за синим окном.
Я ругаюсь — ошибки делаешь,
Но прошу — печатай ещё.
И прыгают пальчики белые
И вздрагивает плечо.
Появляются разнообразные
Стихи о чужой красоте,
Глаза становятся красными
И светятся в темноте.
Я бегаю нервно по комнате,
Диктую с черновика,
А ты — воплощение скромности —
Посмеиваешься слегка.
Я смешон? Расскажу приятелям,
Какая смешная ты.
И щёлкаю выключателем,
Чтобы не было темноты,
Чтобы прыгали пальцы умелые
И подёргивалось плечо…
Ты бледнее, чем астра белая,
Но прошу — печатай ещё!

Осенний час! До боли всё знакомо:

Костры кустов, охваченных огнём,

Свинцовый Днепр и город,

По-другому

Пленительный в тумане водяном.

За всё за это не грешно и выпить:

И за листвы багряную метель,

И за выздоровление от гриппа,

И за тебя,

И за большую цель.

Тихо, сдержанно, осторожно

Поезд выполз на звонкий мост.

Уходило в ночь Запорожье

Тысячью тёплых звёзд.

Мы припали к раскрытым окнам,

Пили запах знакомых трав,

И плескал под мостом высоким

Тёмный провал Днепра.

Замычал быком и свободно

Тронул дальше электровоз…

…Провожая меня сегодня

Ты не вытерла слёз!

Сладким дымом понесло с акаций,
Ровным гудом работящих пчёл…
У трамвая стали мы встречаться,
Незнакомые совсем пока ещё.

Опустила длинные ресницы —
Лучше так вот молча постоим!
И сошла.
Чтоб завтра вновь присниться
Сквозь акаций
Гулкий сладкий дым…

И невзрачный и незнаменитый
В самом начале апреля
Он высунулся из тесной щели
Растресканного гранита.
Расстегнув голубую кофту,
Жизнь блеснула грудью лучистой,
И к струйке молочной,
Чистой
Припал росточек.
А грохот,
Безалаберный грохот строительств
Скрежетал арматурой межзвёздной…
Постигая процессище сложный,
Вы сначала к ростку присмотритесь.
Вот он выбрался на перепутье,
Смотрит в мир, раздираемый всеми,
Но пройдёт небольшое время,
Куст созреет,
И в гибких прутьях
Золотыми кистями ягод
Засияют десятки жизней —
Ни одной ненужной и лишней —
И сорвутся на землю, к влаге…
Ни одной ненужной и лишней?

Гости пели, галдели, смеялись,
Хвалили коньяк и кефаль.
За окном, грубоватый малость,
Вьюжил холодный февраль.
Вечеринка как вечеринка:
И заигранные пластинки,
И пальто на диване брошены,
И девчёнки смешные, хорошие —
В общем, славные именины…
Вдруг запела Мения Мартинес —
Это кто-то поставил пластинку,
И приблизилась жаркая Куба,
И представилась нам кубинка, —
Чёрный локон и жгучие губы.
Пальмы.
Синяя сонь залива.
Волны, ласковые, как кошки.
Горы.
Выстрелы и разрывы.
И потом тишины немножко.
И ещё эта песня печальная,
Первозданная, изначальная.
Звуки жалуются,
Звуки стонут,
И врываются в микрофоны,
И повсюду людей тревожат, —
С чёрной кожей и с белой кожей.
До чего ж коротка пластинка —
Замер диск,
Умолкла кубинка.
Стало как-то значительно грустно —
Лишь февраль скулил за стеклом,
И прощалась дрожащая люстра
С двадцать девятым числом…

Жизнь не сизая дымка тумана —
Эх, двухрожая бестия жизнь,
Ты не чадом заводов-вулканов,
А весенним ручьём раззвенись…

Вот — гонщицы!
Довольно близко!
Ревём, распахивая рты.
Влетают велосипедистки
В наши вопящие ряды.
Влетают синие и жёлтые,
Пурпурные и цвета беж.
Они горячей силой молоды,
Приятны простотой одежд.
Ревём, друг другу руки тиская:
— Вот это — да! Вот это — класс!
Колёс вертящиеся диски
И ножки покорили нас.
Но мы не пошленько хихикали,
Иное возбудило всех —
Свистели мы и дико гикали,
И перекатывался смех,
И ахали те, что расстроены,
Прижав блокнотики к груди…
На миг все стали мы героями,
Мы все летели впереди!..

СЕГОДНЯ Я ПРОСНУЛСЯ РАНО,
ИСКОМКАВ СМЯТУЮ ПОСТЕЛЬ —
ВСЮ НОЧЬ МНЕ УСМЕХАЛАСЬ ПЬЯНО
КИНОЗВЕЗДА НИКОЛЬ КУРСЕЛЬ.

ЗВАЛА ФРАНЦУЗСКОЮ УЛЫБКОЙ
В СВОЙ ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ ПАРИЖ,
И Я ЗА НЕЙ ТАЩИЛСЯ, ГИБКИЙ,
ИЗНЕМОГАЯ ОТ ЖАРЫ…

ПРОСТИ, КРАСОТКА, ЕСЛИ ЛЮБИШЬ,
НО, ВИДНО, В ТОМ ТВОЯ ВИНА,
ЧТО МНЕ ЕЁ ПРИСНИЛИСЬ ГУБЫ,
А В НИХ — ТАКАЯ ГЛУБИНА!..

Летит осокоревый пух
На тебя, на меня, на скамейку.
Мною сорван — одним из двух —
Листочек скользкий и клейкий.

Ты смотришь сквозь пальцы вверх:
Кровь горит рубиновым светом.
Замечательный день, поверь,
Как и в целом наша планета.

Мечтаем.
Носком ноги
Я черчу треугольники важно,
А вчерашних луж синяки
Разжигают смутную жажду.