Льюис Кэрролл - Фантасмагория и другие стихотворения

«Ждем три часа! Довольно, Джон! —
Один издал все ж вопль и стон:
Скажи, накроют пусть на стол!»

Виденье, гости, — все пропало,
Одна лишь дама среди зала
Благоговейно причитала.

Ушел он, сев на брег морской
Следить за мчащейся волной
С приливом на берег сухой.

Бродил он возле кромки чистой
Воды, и ветер пел речисто
На ухо, шли валы игристы.

Зачем он слушал ее снова
И замирал над каждым словом:
«Ах, жизнь, увы, абсурд неновый!»

Лишь миг недвижна колесница
Его слезы была — стремится,
Печаль излить его ресница.

А ужас прямо в сердце дышит,
Глас ни вдали, ни рядом — выше —
Казалось, слышен, — но не слышен:

«Но нет в слезах ни утешенья
Ни искры сладкого сомненья,
Все тонет в мрачной тьме томленья».

«От слов ее открылась рана,
Они мудрей, чем океана
Был вой невнятный постоянно, —

Сказал, — мудрее, чем потока
От запада и до востока
Певучий диалект глубокий».

А голос сердца тих, суров,
Словами образов — не слов,
Сказал, как путник, тяжело:

«Ты стал сейчас глупей, чем прежде?
Так почему глас знанья нежный
Не слушаешь, живя надеждой?»

«О, только бы не это! — Ужас!
Уйти к вампиру лучше — глубже
В пещеру, плоть отдав ему же!»

«Будь тверд, ведь мыслей мудрых тьма, —
Безбрежна и теснит сама
Коросту скудного ума».

«Не это! Лишь не одиноким
Остаться. В голосе глубоком
Ее был странный хлад жестокий.

Эпитеты ее чудны,
И не было ведь глубины
В ее словах, что так ясны.

Ответы были величавы,
И я не мог не верить, право,
Что не мудра она на славу.

Не оставлял ее, пока,
Запутав мысли, как шелка,
Она не стала далека».

Но шепот проскользнул дремотно:
«Лишь в правде — правда. Знать охота
Суть дел всем», — подмигнул вдруг кто-то

Благоговейный ужас смерть
Внушает, голову как плеть
Он свесил — жив едва — на треть.

Растаял шепот, — так густою
Ветр поглощается листвою,
Не дав ни тени нам покою.

И с каждым мигом все страшней
Отчаянья пучина — в ней
Он стиснул голову сильней.

Когда узрел, как сведена
Бровь скал, алея от вина
Зари, — спросил: «Так в чем вина?»

Когда же от слепящих гроз
Ослепло небо, как от слез, —
Надела траур роза роз.

Когда в преддверье Рождества
Затмилась солнца голова,
Всплакнул: «Душа, в чем не права?»

Когда пейзаж был полон страхов,
Ночь бросила его с размаху
На землю и пригнула к праху.

Стон тех, кто мучим и покинут,
Ужасней гроз, что вдруг нахлынут, —
Ведь те сладки, как звук волынок.

«Что? Даже здесь в кругу истерик,
Боль с Тайною, клыки ощерив,
За мной — подобием ищеек?

Стыдом и жаждой удручен,
Как знать, к чему приговорен,
Какой нарушил я закон?»

На ухо шепот чуть шуршит
Как эхо зыби, что молчит,
И тень восторга, что забыт.

Играет шепот с ветром всласть:
«Ее судьба с твоей сплелась, —
Так внутренний вещает глас, —

Ведь каждый — роковых звезд россыпь,
Он дарит их подобно оспе.
Так отойди подальше просто.

Враги друг другу — вечно в споре:
Ты ей — мычащее подспорье,
ОНА ТЕБЕ — ЛАВИНА ГОРЯ».

Я не любил Газель и шик.
Большие цены не охота
Платить, они ведь хороши
Для продающих и для мотов.

Спешит порадовать сынишка,
Из школы возвратившись рано:
Зачем-то дрался он с мальчишкой.
Он был всегда чуть-чуть болваном!

Узнав мой норов, полный гнева,
Прогонит сын меня при людях.
Покрашу волосы — и Дева,
Заметив перемены, будет

Меня любить. Решил я сразу:
Окрашусь в цвет и глаз, и бровки:
Пока еще следят — вполглаза
За тихим шествием морковки.

Пять крошек — им четыре, три, два, один и пять:
Им лишь бы у камина резвиться и играть.

Пять девочек румяных с шести до десяти:
Все шалости забыты — им на урок идти.

Пять девочек — и старшей уже пятнадцать лет:
Язык, рисунок, танцы — забавам места нет.