Илья Сельвинский - Стихи

Автор тонкой игрой

Подсветил

этот женский портрет;

В огоньках блистает рука,

Горностаи стан охватили,

Она белокура, как...

Соседка твоя по квартире.

И хоть эта соседка, Настя,

Опустилась в житье-бытье,

Но большего

нет

счастья

Представлять

вместо Грэт —

ее,

Курносую (Грэт — антична),

Коренастую (Грэт — легка),

Упитанную на "отлично"

Белой свежестью

молока,

Волнительную так, что

Любой замшелый старик,

Лешак, повторяю, каждый,

Глядишь, бородищу остриг.

И, образом Насти согрет,

Ты полон своею правдой,

Это — твоя Грэт,

Которой не знал

автор.

Шепча поэмы в бессоннице,

Ты сам хрустально лучист;

Это как Бах — Бузони

Или Гуно — Лист!

Но если чихать на Гуно,

А стих тебе жмет,

как ботинок, —

Вот тебе, милый, полтинник,

Ступай, дорогой, в кино.

1962

Народ!

Возьми хоть строчку на память,

Ни к чему мне тосты да спичи,

Не прошу я меня обрамить:

Я хочу быть всегда при тебе.

Как спички.

1962

Читатель растет быстрее берез.

Да как же ему не расти,

Если весь быт устремлен вперед,

И свинтус уже не в чести,

Уже неудобно чваниться тем,

Что я, мол, тово... от сохи.

Ушла, ушла кондовая темь,

Перебежала в стихи.

Но скоро и там жилплощадь ее

Растает от новых работ.

Читатель, отвергнув житье-бытье,

Быстрее берез растет.

1962

Девушки-штукатуры

(В руках у них "мастерки"),

Девушки штукатуры

Читают меня мастерски.

В краю лисицы каурой,

В краю заповедных лосих

Девушки-штукатуры

Стих мой берут на язык.

Звенят они голосом сочным,

Актрисам иным не чета.

Как я завидую строчкам,

Попавшим к ним на уста!

Девушки, их читая,

Словно целуют их...

Это в краю горностая,

В краю заповедных лосих.

И все мои книжные "звери",

Тоски моей горький плод,

Полные к ним доверья,

Прыгают сквозь переплет

Навстречу судьбе непочатой

В глубины таежных трасс,

Где штукатуры-девчата

Сдают за десятый класс.

1962

Он, много раз меняя жен,

Подобен был весне:

Он что ни год — молодожен,

Хоть старился, как все.

Но вот и свечка зажжена —

Вошли все жены в зал,

Но что такое —

Жена,

Он так и не узнал.

1962

В косы вплетены лучи,

Руки нежные, как ручьи...

Рыба в аквариуме всплывет,

Видя в воде отраженье твое;

В клетке чижик вдруг запоет,

Услыхав приблиенье твое;

Быть может, и мне пригрезятся сны

В старшном моем замороженном сне:

Ведь ты даже в шубке — примета весны

Рыбам, птицам и седине.

1958

Я слоняюсь в радости недужной,

Счастье ты мое, моя тоска...

Ничего мне от тебя не нужно —

Ни дыхания, ни шепотка,

Ни твоих ладошек полудетских,

Из которых пил бы я тепло,

Ни полупоклонов ваших дерзких,

Будто мне подаренных назло.

Не голубка — ты скорее сокол,

И тебя стрелою не добыть.

Но ведь оттого, что ты высоко,

Женщиной не перестала быть, —

И мое далекое страданье,

Стиснутое, сжатое толпой,

Розой,

окровавленной

в стакане,

Будет полыхать перед тобой.

1958

Деревянная кукушка

Отсчитала пять часов.

Вдруг подружка на опушке

Откликается на зов.

Но часы, уснув на даче,

Не тревожились нимало.

А живая, чуть не плача,

Куковала, куковала.

1958

Если взять на ладонь рыбешку,

Обжигает ее ладонь:

Рыбке надо тепла

немножко,

А у нас по жилам — огонь.

Значит, я, тебя обжигая,

Не прильну

к твоему

рту:

Жизни наши, моя дорогая,

Разных температур.

1958

Для всех других ты просто человек.

Войдешь — никто не вспомнит о комете.

Вошел, как говорится, "имярек".

Тебя не обнаружат, не отметят.

Но боль моя отметит... Но игла

Вопьется в сердце... Но душа заплачет...

Никто не понимает, что вошла

Стихия женственности в сером платье.

Не понимает эта пестрота,

Что серое —

ярчайшее на свете,

И что вошла ты вовсе не как та:

Что ты вошла, как море или ветер.

1960

Ты гордая, как все, что расцвело!

Ты среди нас, но ты от нас далеко.

Тебя ничто со мною не свело,

Твоя дорога —

не моя дорога.

Душа твоя летит

на чьи-то голоса,

Но отчего отдаться им не может?

Тебя преследуют мои глаза,

Моя тоска тебя тревожит.

И ты, причесываясь перед сном,

Со шпилькою в зубах скрежещешь:

"Надоело!

Зачем я думаю о нем?

Какое до него мне дело?"

О, этого ты не прощаешь мне!

Ты вся возмущена недоуменно,

Ты днем недосягаемо надменна,

Но я дышу с тобой

в твоем горячем сне.

1958

Разве может любовь обижать?

Разве я повредил вашей гордости?

Я хотел тебя обожать,

Монументом воздвигнуть в городе.

Чтобы стало всем хорошо,

Как бывает народу от радуги,

Чтобы каждый унес ворошок

Упоенности, нежности, радости;

Чтоб по улицам плыл уют

От улыбки твоей мечтательной;

Чтобы знали улыбку твою,

Как московскую примечательность.

Чтобы май, в огнях синевы

Прилетев среди снега талого,

От тебя,

улыбка Москвы,

Ожидал бы: "Добро пожаловать!"

Но ты тупо спряталась в быт.

Нет, тебе не взрасти до статуи:

Для того, чтобы женщиной быть,

Юбчонки недостаточно.

1958

Если губы сказали: "Нет",

А глаза ответили: "Да" —

Будто море хлынет в ответ,

Захлестнув тоску без следа.

Но завянет алый рассвет,

Почернеет любая звезда,

Если губы ответили: "Да",

Но душа отвечает: "Нет".

1959

В стихах не Пушкин ты, а... Пущин,

Но не спеши несчастным быть:

Талант не всякому отпущен,

Но каждому дано любить.

Любовь же — это вдохновенье,

Дурманящее, словно дым,

Как солнце, льющееся в вены

Бродящим хмелем золотым.

И занеможешь ты... И ты

Раскроешь сонные ресницы

И так почувствуешь цветы,

Что и поэту не приснится.

А что слова? Не суесловь!

Влюблен? Ну, значит, нет проблемы!

Меняю все свои поэмы

На шалости твои, Любовь.

1959

Что мне в даровании поэта,

Если ты к поэзии глуха,

Если для тебя культура эта —