Василий Бетаки - «Калейдоскоп» – тринадцатая книга стихов (2006–2007 годы)

В центре мира

Есть квадратный сад,

Он навис над центром Рима,

Зеленью неистощимой

Ослепляя взгляд,

И повсюду апельсины

На ветвях висят,

Этот холм над Римом выше,

Остальных холмов.

И внизу желтеют крыши

Городских домов,

Купола соборов – мимо! –

Где-то там торчат,

И висит над центром Рима

Апельсиновый, незримый

Колдовской квадрат,

И на древние руины

Глядя с высоты,

Там катают апельсины

Всякие коты:

Серый, чёрный, рыжий, белый ,

Наглый, робкий, хитрый, смелый…

В мире рыжем и зелёном не хватает слов

Описать неторопливо

Это истинное диво –

Волейбол котов.

Рыжим по уши заляпан,

Каждым когтем прав,

Некто катит рыжей лапой

Солнце в гущу трав!

Разбегаются кругами

И шуршат травой

Апельсины под ногами

И над головой.

Так висит над центром Рима,

Но от Рима спрят…

Апельсинами палимый,

Котьей мудростью хранимый,

Яркий, праздничный, незримый

Колдовской квадрат.

И проходят люди рядом:

Низкая стена,

А калитка, что из сада,

Вовсе не видна.

За калиткой вниз дорожка

Сто шагов едва…

Видишь, пробежала кошка?

А ещё пройдешь немножко –

Деревенская дорожка,

Меж камней трава.

Ни палаццо, ни соборов,

Не отметит взгляд…

Тут легко скатиться в город,

А вот как – назад?

Ничего не видно снизу:

Только склон холма,

Стен облупленных карнизы,

И дома, дома…

Меж булыжниками травка

Вдоль глухой стены

Все дома, все церкви, лавки

От-го-ро-же-ны..

Как попасть на Авентино,

Этот холм холмов,

Где катают апельсины

Множества котов?

Сад исчез? Искать не пробуй

И не забывай,

Что волшебная дорога –

Эта сельская дорога,

И не всякому дорога

В тот котовый рай:

В ком хоть каплю зла людского

Заподозрит Кот,

Тот дорожку эту снова

Просто не найдёт.

Лишь немногим в сад старинный

В тот квадратный рай котиный,

Где катают апельсины

Путь укажет Кот…

Авентино, Авентино,

Не закрой проход!

Вхожу в мечеть смиренно молитву сотворить,

Но мысли неизменно иную тянут нить:

Тут я однажды коврик молитвенный стянул,

А он уже протёрся, пора бы заменить…

Мудрейший, что в глубины знанья погрузился,

Путь людям указав, в сиянье погрузился,

Сам выхода найти не смог из этой тьмы,

Наплёл нам сказок и – в молчанье погрузился,

Марионетки мы, а Небо кукловод.

Тут нет метафоры, – таков всей жизни ход:

На сцене бытия мы роль свою сыграем,

И глянь – хозяин нас опять в сундук запрёт!

Эта чаша! О, как хвалит Разум её!

И целует в чело сотни раз он её,

А Гончар, сотворивший сие совершенство,

Вдруг возьмёт – и в осколки разом её!

Разлил вино, разбил ты мой кумган, Господь,

Лишил меня моих волшебных стран. Господь,

Пурпурное вино ушло в сырую землю,

Не знаю, как там я, но ты был пьян, Господь!

Кто верит разуму, тот от быка

Надеется дождаться молока.

За мудрость в наши дни и луковки не купишь –

Уж лучше вырядиться в дурака!

Шартрский собор,

На порталах святые, –

Такими их видели в 11 столетье:

Лица мучительно живые,

А руки – плетью.

Сумма безволий. Распады. Сумма историй. Это -

По близорукости мы превращаем закаты в рассветы,

Сочащиеся сквозь паутину витражей, которые…

Легенда о потерянном рае противоречит созданию мира из хаоса?

(В стрельчатом чётком порядке нависли своды – соты).

Значит – не было хаоса,

А было всеобщее единое что-то.

И кто-то разбил, расколол, разорвал, рассыпал

мозаику цельного мира?

Словно были роскошные апартаменты,

и вот – коммунальная квартира!

А всё, что с тех пор мы творим –

Все сказки, все статуи, все книги за тысячи лет –

Только попытка вернуться из хаоса в первозданную структуру,

Рассыпанные стекляшки калейдоскопа

сделать опять витражами,

которых давно нет,

Россыпи смальты вернуть в мозаику,

которую сами же раскидали сдуру.

А вместо этого,– сотворяем всё больше и больше хаоса,

Уступая короткому разрушающему практическому уму.

Так может, надо каждому, кто видел этот собор,

хоть что-нибудь вылепить, нарисовать, написать,

или хотя бы просто жить радостно?

Радостно… Вопреки всему.

…Ни груз грехов, ни груз седин…

Хоть жизни так узки врата,

Своей судьбе я – господин,

Своей душе я – капитан!

Уильям Хейли.

…Ну, пускай даже боцман, а не капитан,

Но из тех, кто за словом не полезет в карман,

Этот вальс…

Эй, постой!

Не начать ли с конца?

Но портрет начинают с лица!

Память первая. Вот где начало начал:

Киностудия. Гул голосов до утра.

Павильонные съёмки. Из них по ночам

Светят в детство юпитерà.

То я – вдруг фокстерьер,

то царицын пират –

(Как пра-прадед!) А взрослые всё говорят,

Что шпана, что драчлив, как десяток щенят…

Дальше – память вторая…

Гром бомбёжек навис….

За блокадную зиму съел полчища крыс.

И – с ведром на Фонтанку, по лестнице вниз…

А тринадцатилетний, (совсем уж другой) –

В музыкантской команде под Курской дугой…

Память третья – студенческий карнавал,

Там паркетами набережной, где причал,

Белой ночью – с кем ни попадя – танцевал…

А сентябрьский рассвет, иронично упрям,

Выползал из под тёмной аркады двора

И показывал фигу ночным фонарям,

Где на Невском Бернини разок потерял

Два куска колоннады Святого Петра…

…А кругом исчезают один за другим,

Но об этом – молчать….

И позорно молчим.

Не по новым каналам плывёт теплоход,

А по трупам…

(Та жизнь лишь Гомера и ждёт,

А уж «Дни и труды»? Провались, Гесиод!)

Отколовшись от тьмы лениградских огней

Оказавшись вдали от столиц и людей,

(Скрип бедарок, свист жаворонков, топот коней…)

Я подростков учил в школах диких степей,

Для чего-то выписывал «Крокодил»,

И с цыганкой-циркачкой медведя водил,

И – верхом по всёлой степи – вместе с ней!..

«Грибоедов» булгаковский – Литинститут.

Антокольский, как Воланд, знал Времени суть:

«Если сам не согнёшься, тебя не согнут,

Не робей и рискуй, нерасчётливым будь,

А помрёшь – берегись, не воскресни!

Ну, а песни?

А песни споёт кто нибудь!»

Стук времён, бил по стыкам всё быстрей и быстрей…

То кружилась земля – вовсе не голова!

Я в театре играл самых разных людей,

Чёрный плащ… фрак… кольчуга ..«слова и слова»…

Был весь мир – как Шекспир! – и театр и музей…

Да, ещё – о музее: вот мой кабинет

В тихом Павловске.

Гелиотропный рассвет

Гнал в окно листья липы и гроздья стихов,