Яков Тублин - Образ жизни

Когда подонки пироги делили,
Он бился над очередной главой,
И облака отечественно плыли
Над рано поседевшей головой.

Своею смертью умер, слава богу,
И что теперь об этом рассуждать,
Мол, если б жил, то стать великим смог бы,
Ещё народу свой талант отдать.

Как будто он, пройдя сквозь гнёт и беды
И завершив судьбы тернистый срок,
Тем не велик, что истину не предал
И душу от растленья уберёг.

Всю жизнь я шёл на красный свет,
Хоть следом было:
Зелёный, да ещё совет —
И любо-мило.

Мне говорили: «Так нельзя», —
Иль в этом свете,
Жена и мама, и друзья,
И даже дети.

На красный шёл, хоть он тернист,
Зелёный — мягче,
Но это был не дальтонизм,
И я не мальчик.

В итоге получилось так
Вот этим летом,
Что я, чудак или дурак, —
Но вышел к свету.

— Не осуждай меня, мой друг,
Я повторяю снова.
Какой я есть, такой я есть,
Я умер в полшестого.

— И ты меня не осуждай,
Прости меня, мой друже.
Какой я есть, такой я есть —
Я просто просыпаюсь в шесть.

Целый год я отышачил,
Целый год я отпахал.
Здравствуй, здравствуй, речка Шача!
О тебе я не слыхал.

Здравствуй, каждая травинка,
Каждый кустик и листок.
Тихо плавает кувшинка —
Нежный жёлтенький цветок.
Значит, можно жить иначе
Там, где иволги поют.
Речка маленькая Шача,
Как ты уцелела тут?

Что-то тихо шепчут губы,
И невнятно молвит лес.
Вдалеке чернеют трубы
Костромской могучей ГРЭС.

Волга рядом, теплоходы
И гудок вдали ревет.
Катит воду тихим ходом
Шача тихая, поёт.

Чуть от радости не плача,
Я шепчу ей: «Нe спеши,
Речка маленькая Шача, —
Ты для сердца и души».

Отпылало лето и отчалило
И лабаз зарос уже травой,
Встала снова осень над Очаковом:
Знамя жёлтое над головой.

Чайки сорвались с причала стылого
Мечутся над серою волной,
И пейзажа белого унылого
Люди ждут пред белою стеной.

Остывают пляжи разношёрстные,
Входит в русло снова старый быт,
И телега четырёхколёсная
По просёлку жалобно скрипит.

Когда болит душа в тоске,
И ноет, как сквозная рана,
Пишите знаки на песке
У Березанского лимана.
Советую от сердца вам,
Испробовал я это сам.

Душа возьмёт да вдруг отпустит
И успокоится в тиши.
В занятьи этом нету грусти,
Песок все стерпит, ты пиши.
Когда душа в сплошной тоске,
Пишите знаки на песке.

И вот постепенно, но смело
Вступает в накатанный круг
И живопись женского тела,
И детского голоса звук.

От тусклой заботы вчерашней
В душе не отыщешь следа.
И всё тебе в жизни не страшно,
Все беды твои — ерунда.

И все достижимы пределы,
И всё понимается вдруг;
Есть живопись женского тела
И детского голоса звук.

Хорошо, что вы уже не спите,
Хорошо, что скрипнула кровать.
Расцветает солнышко в зените —
Всё-таки пора уже вставать.

Верно, далеко уже не рано,
На полу улёгся луч кривой.
День наполнил синие стаканы
Солнечною влагой огневой.

Полон день задора и отваги,
Серебрится лёгкая вода.
Это чувство никакой бумаге
Ни за что вовек не передать.

Встаньте, всё потрогайте руками,
Уловите зыбких листьев тень.
И тогда вы убедитесь сами
Как прекрасен августовский день.

Прибрежная волна, отвесные обрывы
Вечернею зарёй озарены.
И плугом перепаханные нивы
Стоят в объятьях зыбкой тишины.

И птицы возле пахоты уселись,
И рокот дальний слышится вдали.
И на воде справляют новоселье
Облитые закатом корабли.

А в их иллюминаторах искрится
Луч золотой, и медью бьёт в глаза.
И вот дрожит, готовая пролиться,
Ветрами опалённая слеза.

Вода стоит огромная привольно,
И, голову в зарю оборотив,
Стою на берегу я богомольно,
Гляжу на стекленеющий залив.

В глаза мне веет предзакатный холод,
И цинковая светится вода.
Мне кажется, что я, как прежде, молод,
И вот таким останусь навсегда.

Во двор я выйду утром рано,
И окажусь на том пиру
Омытой свежестью поляны,
Что вся скукожится в жару.

Уже к концу идёт столетье,
Сжимая твёрдо кулаки.
За ночь взошедшие соцветья
Ещё не метили враги.

И зноя ржавое несчастье
Ещё не тронуло траву,
И чернопыльное ненастье
Ещё не взмыло наяву.

Ещё во всём видна основа
Поляны радостно-живой.
Ещё не осквернённым слово
Владеет ясной головой.

Отпылали, отгорели
Дни, по лету проходя,
И в сентябрьской колыбели —
Дух осеннего дождя.

Верный знак осенней стыни —
Резкий ветер площадей.
Одинокий след пустыни,
Одинокий вид людей.

По кострам, по листьям ржавым
Отбомбился крупный град.
Хмурых облаков оравы
В нашу сторону летят.

Впереди — дожди, морозы
И метельные снега.
Невесёлые прогнозы:
Печка, лавка, кочерга.

Посмотришь на восток или на запад —
Погоды утешительной не жди.
И стужа так нагрянула внезапно,
И пролились холодные дожди.
И снова под свинцовым небом древним —
Свинцовая остывшая река.
Растерзанные голые деревья,
Растерзанные ветром облака.

Но вдруг среди промозглости и дрожи
Ударит луч в остывшее стекло.
Он кажется теплее и дороже,
Чем летнее роскошное тепло.
Как будто из неведомого края
Он прилетел, чтоб так сиять в окне.
И зайчики прощальные играют,
Прощально отражаясь на стене.

Нет, не надо сюда возвращаться
Никогда, никогда, никогда.
Невозможно повторное счастье,
Неповторно, как эта вода,
Что сверкает на склоне ущелья,
И как солнце над этой водой.
Неповторны печаль и веселье,
Эти очи и смех молодой.

Травы утром начнут распрямляться:
От вчерашнего дня —
Ни следа.
Нет, не надо сюда возвращаться
Никогда…

Тайга моя — моя сестра,
Как долго я к тебе стремился!
И вот уж в поиски пустился
Дров для прощального костра,
Костра — не чтоб уху варить,
Костра — не чтобы рыбу жарить,
А чтоб огнём по тьме ударить,
А чтоб душою воспарить.