Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения

Сыны Италии, германцы и венгерцы!
Европа, ты в слезах, твое нищает сердце.
Все лучшие мертвы. Стыд на любом лице.
На юге эшафот. На севере могила.
Тут в саване луна полночная бродила,
Там пламенел закат в кровавом багреце.

Вот инквизиция гуляет по Парижу.
Душитель говорит: я кроткий мир предвижу.
Париж смывает кровь, что пролил для него.
Сжимает Францию кольцо гарроты узкой.
Разбужен воплями, по всей земле французской
Сам Торквемада бдит, справляет торжество.

Поэрио, Шандор и Баттиани тщетно
Погибли за народ. Их жертва безответна.
Пал и Боден, а нам он завещал борьбу.
Рыдайте же, леса, моря, равнины, страны!
Где создал бог эдем, там царствуют тираны.
Венеция — тюрьма. Неаполь спит в гробу.

Палермо и Арад — лес виселиц позорных.
Петля для смельчаков — героев непокорных,
Что гордо пронесли пылающий свой стяг.
Мы в императоры возводим Шиндерганнса,
А ливни бьют всю ночь по черепу повстанца,
А ворон рвет глаза, долбит его костяк.

Ждет будущее нас! И вот, крутясь и воя,
Сметая королей, несется гул прибоя.
Труба сигнальная народы соберет —
И в путь! Он сумрачен и страшен. Огневые
Несутся армии сквозь бури мировые.
И Вечность говорит: «Откиньте страх! Вперед!»

Самец — добыча кошки.
Мертва и самка. Крошки
Дрожат. Как решето
Гнездо их. Зябнут пташки.
Кто прилетит? — Никто.
О, птенчики-бедняжки!

Пастух невесть где бродит.
Сдох пес. И волк подходит.
Загон как решето,
Весь в дырах, ветхий, шаткий.
Кто защитит? — Никто.
О, бедные ягнятки!

Отец в тюрьме томится,
А мать взяла больница.
Чердак как решето.
Дождь, ветер, холод жуткий.
Кто вырастит? — Никто.
О, бедные малютки!

Да; ночь. Вся черная, глубокая, глухая.
Тьма крылья вскинула, над миром простирая.
Вы, в радостных дворцах, с оградой из штыков,
Уснув средь бархатов, батистов и шелков,
На ноги зябкие соболий мех накинув,
Под белым облаком ласкающих муслинов,
За плотным пологом, где, в тайне и тиши,
Приют всем похотям, всем забытьям души,
Под музыку фанфар, ласкающих и дальних,
Пока ночник, дрожа, едва дерзает в спальнях
Плафоны озарять, где пурпур как вино,
Вы все — и граф Мопа, и герцог Сент-Арно,
И вы, сенаторы, префекты, судьи, принцы,
Ты, цезарь, властелин, божок твоих провинций,
Сумевший из мечты империю создать, —
Покойтесь, властвуя… — День. Каторжники, встать!

Восстаньте, мертвые, чтобы назвать убийц!
Чей нож у вас в груди? Кто вас повергнул ниц?

Ты первая встаешь в кровавых облаченьях,
Кто ты? — Религия. — Убийца твой? — Священник.

— Вы, ваши имена? — Честь, Разум, Верность, Стыд.
Убила церковь нас. — А это кто стоит?

— Я Совесть общества. — Кто твой палач? — Присяга.
— А ты, что плаваешь в своей крови, бедняга?

— Я раньше был Судом. — Убийцу назови!
— Судейский в мантии. — А ты, гигант в крови.

В грязи померкнувший, недавно — лучезарный,
Кто ты? — Я Аустерлиц. — Убийца твой? — Казарма.

Сенат
Звени, струна! Пусть рог воркует!
И птичкам в гнездах петь дано:
Природа вся теперь ликует.
Пускай Маньян кадриль танцует,
И пляшет пастурель Арно!

Лилльские подвалы
Miserere! [5] Умилосердись! (лат.).
Miserere!

Государственный совет
Дать лампионов в изобилье
Во все беседки, в каждый грот!
Смешайтесь, сабли и мантильи!
Красавцы, в хор! И, вскинув крылья,
Скорей, красотки, в хоровод!

Руанские чердаки
Miserere!
Miserere!

Законодательный корпус
Жить! Жить! Любовью мы не сыты
И, чтобы пищу дать сердцам,
Сбираем мед, везде разлитый!
Уста цветов пчеле открыты
И губы женщин — мудрецам!

Брюссель, Лондон, Бель-Иль, Джерси
Miserere!
Miserere!

Городская дума
Империя, сквозь окна глядя,
Сверкает нам. Обед! Банкет!
Петард побольше на параде!
Был к реву пушек склонен дядя;
Племянник требует ракет.

Понтоны
Miserere!
Miserere!

Армия
Прочь гордость! Преклонить пора нам
Колени. Дьяконы пришли.
Рожки заглушены органом.
Кабак зажег нас пылом рьяным,
А нашу славу в морг свезли.

Ламбесса
Miserere!
Miserere!

Суд
Едим и пьем — палатой целой.
Как виноград не смаковать?
Приятно снять рукой умелой
Тугую гроздь со стенки белой
И в погребе — бутылку взять!

Кайенна
Miserere!
Miserere!

Епископы
Велит Юпитер в полной мере
Чтить воцарившийся Успех.
Глотнем!.. Священник предан вере,
Но, сердца гнет изгнав за двери,
Винца в желудок влить — не грех.

Монмартрское кладбище
Miserere!
Miserere!

Везде рыданья, крики, стоны…
Так что ж ты спишь во тьме бездонной?
Ты мертв? Не верю! Не понять!
Так что ж ты спишь во тьме бездонной?
Нельзя в такое время спать.
Свобода бледная лежит в крови у входа
В твой дом. Ты мертв? — Мертва Свобода!
Шакал приполз на твой порог,
С ним крысы приползли и ласки.
Что ж дал ты закрепить на саване завязки
И в гроб — зверью добычей — лег?
Европа к службе похоронной
Спешит, простерши длань…
О Лазарь, Лазарь погребенный,
Встань!

Париж, в бреду, при лунном свете
Глядит на кровь, на трупы эти;
Вновь Трестальон стяжал почет:
Конец трибуне! Смерть газете!
И «Карманьоле» заткнут рот!
И Революция, что потрясала душу,
С ног сбита. Удались Картушу
Дела титанов. Слышен тут
И Эскобара смех, как раньше.
И по Республике, простертой великанше,
Волочит саблю лилипут,
И судьи продали законы,
Стяжав, как должно, дань…
О Лазарь, Лазарь погребенный,
Встань!

В Милан, хрипящий в агонии,
В Рим, что задохся под святые
Напевы, в Пешт, где кровь и грязь,
Вновь торжествуя, Тирания,
Волчица старая, впилась.
Ликует! Логово — опять в гербах, блистая.
Она от Тибра до Дуная
По трупам шествует в ночи.
Ее щенки — в любой столице,
На тронах. Кто же корм спешит нести волчице?
Епископы и палачи.
И короли пьют сок соленый
В чаду кровавых бань…
О Лазарь, Лазарь погребенный,
Встань!