Вероника Долина - Стихи и песни

Мне еще очень долго казалось,
Что нет никого меня меньше,
И все свои юные годы
Я жила, свою щуплость кляня.
Нет, правда, вот моя мама
И большинство прочих женщин
Были гораздо больше,
Гораздо больше меня.
И теперь я, наверное, вздрогну,
Когда детское чье-то запястье,
Обтянутое перчаткой,
В троллейбусе разгляжу:
Эта женщина много тоньше,
Эта женщина много моложе,
И потом — она еще едет,
А я уже выхожу.

Мне сын рассказывает сон:
Там серый ослик, старый слон
И мотылёк — цветной флажок,
Который крылышки обжёг.

Мне сын рассказывает сон:
Он — всем опора и заслон.
Тому подмога мой сынок,
Кто робок или одинок.

Мне сын рассказывает сон:
Он ясно помнит тихий звон,
Он ясно видел слабый свет —
Такие снятся сны в пять лет…

Мне сын рассказывает сон.
Мне, слава Богу, верит он!
Я растолкую и пойму,
Зачем приснился сон ему.

Мне сын рассказывает сон…
Не по земле шагает он,
А по пустыням и по льдам —
Как будто по моим следам.

Мне требуется — странные дела! —
Дешёвая и смирная собака,
Но чтобы она лаяла, однако,
И чтоб моё жилище стерегла.

Мне требуется — странные дела! —
Уютное и тёплое жилище.
Мне надоёло жить на пепелище
И захотелось своего угла.

Мне требуется — странные дела! —
Та, что в окне напротив так хохочет,
Та, что меня не любит и не хочет, —
Чтоб рядом эта женщина была.

Потребуется, судя по всему,
От дел моих немалых передышка.
Но главное — чтоб кошка или мышка,
Чтоб Божья тварь жила в моем дому.

Мне что-то стало трудно дышать.
Что-то со мною нужно решать.
То ли это болезнь суеты,
То ли это боязнь высоты.
О, друзья мои, дышащие легко!
Почему вы все время так далеко?
Если мог чей-то дом над землей парить,
Почему моему это не повторить?

Припев: Никто не знает, что мой дом летает.
В нём орущие дети и плачущий пёс.
Никто не знает, что мой дом летает…
О, только бы ветер далеко не унес!

Значительно легче стало дышать.
Вот и всё, что нужно было решать.
А все-таки чем-то таким грешу,
Что не поддается карандашу.
О, друзья мои, дышащие легко!
Почему вы опять от меня далеко!
Даже здесь, в этой области неземной,
Вы опять не рядом со мной!

Вот так я пела, а ты кивал.
А ветер нас относил в океан.
Но, как бы ты ни был самолюбив, —
Я не из породы самоубийц.
О, друзья мои, дышащие легко!
Вы опять далеко…
Даже если отважусь я на прыжок —
Кто постелет внизу лужок?

Припев: Никто не знает, что мой дом летает.
В нём орущие дети и плачущий пёс.
Никто не знает, что мой дом летает…
О, только бы ветер, ветер… ветер… ветер…

Много-много чего я люблю в разноцветной жизни московской:
Я люблю продавцов винно-водочных и болельщиков в Лужниках,
Но особенно я люблю иностранцев на Маяковской,
Когда их вспышки посверкивают в наших копях и рудниках.

Я люблю их на эскалаторе, когда они, на детей похожие,
Головами крутят бессовестно и бесстыдно, как птицы, галдят,
А мы для них ископаемые, угрюмые, серокожие,
И они меж собой щебечут и почти на нас не глядят.

Но когда они все замрут под одним медальоном мозаичным,
И, как Рональд и Нэнси Рейган, стоят, и рука в руке,
Тут-то я, пробегая мимо этим шагом московским заячьим,
Просто плакать готова от нежности,
Я сама их люблю до ужаса, эти сказочки на потолке.

Много знаем птиц, но редко,
Много знаем птиц, но редко,
Много знаем птиц, но редко
Кто вопросы задаёт.
Кто такая канарейка,
Кто такая канарейка,
Кто такая канарейка?
Для чего она живёт?

Не чернеет, как ворона.
Не белеет, как голубка.
Не синеет, как синица,
И, как утка, не плывет!
Не стрекочет, как сорока,
Не несётся, как наседка,
Не кукует, как кукушка.
Для чего она живёт?

В тесной пыльной комнатушке —
Занавешенная клетка.
Кто пока не понимает —
Обязательно поймёт.
Будто кактусы в горшочке,
Будто фикусы в кадушке,
Будто коврик с лебедями,
Будто старенький комод…

Тяжкий поиск каждой крошки
Воробей ведёт на ветке.
По двору гуляют кошки
И глядят на голубей…
Ничего, что на окошке,
Ничего, что занавески,
Ничего, что не навеки —
А зато среди людей.

Моё расстроенное старое фоно!
Я полагаю, ты недаром мне дано.
Ты мне досталось, как я помню, по наследству
От детства, миновавшего давно.

Как сильно стёрся твой орнамент-позумент!
Но как люблю я старый мамин инструмент
За то, что он мою спасает душу
В последний и опаснейший момент!

Когда я трогаю расстроенный твой строй —
Сама в расстройстве, не в ладу сама с собой —
Я о своих вдруг забываю неполадках,
Овладевает мною твой настрой.

Моё расстроенное старое фоно!
О, ты одно мне в утешение дано.
Я не хочу, чтоб приходил настройщик.
Ведь быть в расстройстве не запрещено…

Можно держать пари, что я не возьму гран при
Не на каком состязании, черт меня подери.

Можно держать пари, что никакое жюри,
Не кинется мне на шею, черт меня подери.

Можно держать пари, что на счет: раз, два, три…
Я раздам призы и подарки, облобызаю судей
И тихо уйду отовсюду, черт меня подери.

Мой бедный летучий Дружочек,
Всего ты сделал кружочек.
А жизнь оказалась "Ван Вей",
Мой бедный дружочек Ван Вей.

Мой Горацио, как ты горазд
Слушать пенье под звуки кифары.
Я уехала в свой Невинград.
Потушите, пожалуйста, фары.
Потушите, пожалуйста, свет,
Отраженный водой многократно.
Где была — там меня больше нет,
И едва ли я буду обратно.

Мой Горацио, ты ли не рад?
Ничего не успело случиться.
Я уехала в свой Невинград.
Облученный обязан лучиться,
А не мучиться день ото дня
Под чужими прямыми лучами,
Принужденно и жадно звеня
Сохраненными в тайне ключами…

Мой Горацио, видишь ли, брат,
Всяк спешит совершить свое чудо.
Далеко-далеко Невинград.
Ни один не вернулся оттуда.
Невинград, Невинград, Невинград —
Повторяю — хоть это-то можно…
И заплакала, как эмигрант,
Над которым смеется таможня.