Светлана Бестужева-Лада - Невыносимая легкость бытия

Ты триста лет назад со мной расстался
Всего на день. А минули — века.
С кем только с той поры ты не встречался,
Как жизнь твоя бывала нелегка!
Меня искал во всех своих подругах,
Мои глаза искал в глазах других…
Ну вот, мы снова встретили друг друга,
А ты узнать не можешь глаз моих.
Три века срок немалый, понимаю,
Не мудрено, что много ты забыл…
Нет, нет, тебя ни в чем не упрекаю,
Скажи лишь: без меня ты счастлив был?

Слишком поздно начала я жить!
Был пролог длинней, чем сам спектакль.
Что осталось мне? Какие капли,
Крохи счастья? Долго ли — любить?
День? Неделю? Месяц? Что гадать!
Я и так в долгу перед судьбою…
Ведь с тобой останусь все равно я
Здесь ли, там ли… Все равно искать
Будешь в тех, других, своих, то пламя
Чистое и светлое — любви.
Все стирает время, но не память.
Эти — наши — не забыть нам дни.
Вспомнишь, как смеялась, как грустила,
Как тебе мешала иногда,
Как ждала, как верила всегда
В магии и чародейства силу.
Ты меня заранее прости
И сейчас пойми меня, любимый,
Чтоб потом, совсем в конце пути
Не скользнула равнодушно мимо
Тень моя. Чтоб на короткий миг
Задержалась, встала пред тобою,
Улыбнулась — и растаял лик
Льдинкою прозрачно-голубою,
Точно солнца мартовского блик…
Все равно останусь я с тобою!

А я тебя придумала таким,
Каким тебя я встретила, мой милый.
Как видно, и счастливым снам моим
Судьба возможность сбыться подарила.
И первый взгляд был — узнаванья взгляд,
И первый шаг к тебе — лишь совершенье…
Мы встретились так много лет назад,
Что явь мне показалась сном волшебным.
И те слова, что ты теперь сказал,
Лишь эхо тех, тогда произнесенных…
Мне кажется, и ты меня узнал,
Иль это ясновиденье влюбленных?

За горечь тех, давно минувших дней,
За смертную тоску былого лета —
Спокойное тепло руки твоей,
Спокойное явление рассвета.
Так ты пришел? Я вымолила все,
О чем уже давно и не молилась?
Что это — вновь ирония? Иль милость
Судьбы ко мне? Явь иль последний сон?
Не знаю. Твердо знаю лишь одно:
Мгновения — но были настоящим,
Действительным и неподдельным счастьем…
А остальное, в общем, все равно.

Скажи, что любишь. Даже если нет —
Скажи. И пусть последней будет встреча,
Но слов банальных яркий, ровный свет
Звездою вспыхнет. В самый темный вечер,
Когда не будет силы ночь прожить,
Я вспомню их — и жизнь начнется снова.
Три слова мне скажи, всего три слова…
А после можешь вовсе не любить.

Поиграй еще, дружочек, поиграй.
Мало плакала — так вдосталь порыдай.
Сядь у зеркала с собою визави,
Подведи за жизнь итоги — по любви.
Как красива надо лбом седая прядь!
Можно в жертву горькой страсти поиграть.
А глаза, какие в зеркале глаза!
Ну точь-в-точь над бурным морем, да гроза.
Ты придвинь поближе к зеркалу лицо:
Вокруг глаз лучей-морщиночек кольцо.
А новехонькая складка возле губ —
Не её ли подарил сердечный друг?
Пококетничай ещё годами — всласть,
Поиграй в почти что роковую страсть…
Тут хоть смейся, моя милая, хоть плачь,
Ясно, кто и в чьей руке был только мяч.

О, это время на изломе жизни!
Когда вершины все уже внизу
И путь ведет лишь вниз. О, это время
Несбывшихся желаний, честолюбий
Неутоленных… Время очной ставки
С холодным зеркалом: чуть больше седины.
У губ морщинки горькие. Глаза,
Уставшие чуть больше, чем хотелось…
И это — я? Как быстро все ушло:
Тщеславье, гордость, дерзкие порывы,
Надежды, ожидания… Увы!
Как жизнь со мной жестоко пошутила:
Все отняла, оставила ни с чем,
И к этим вот рукам, пустым, холодным
Тебя швырнула… Что я дать смогу?
Что вызвать, кроме жалости, сумею?
Тогда бы… Раньше… Хоть на полдороге…
Не у обрыва!

Я должно быть устала немного
На канате без сетки плясать…
Увези меня, ради Бога,
Хоть на час, хоть на полчаса!
Увези меня не взаправду,
Понарошку, а не всерьез.
Увези, хоть на снег, хоть на травку,
Хоть под елку, хоть в шум берез.
Подари мне всего лишь дорогу.
Шелест листьев, птиц голоса…
Укради меня, ради Бога,
Хоть на пол-, хоть на четверть часа!

Ты надеждой себя не баюкай:
Нож вложила убийце в руку,
И стихи твои будут порукой
В том, что цели достигнет он.
Неужели — в твои-то годы! —
Ты ещё в милосердие Бога
Можешь верить? Пуста дорога
И глубок зачарованный сон.
Под ножом — но не раньше! — проснешься
И от боли навзрыд… засмеешься.
Но ведь это и вправду смешно:
Перед смертью на миг очнуться,
Уходя, назад оглянуться
И понять вдруг, как хорошо
Было там — в зазеркальном мире…
Мы такую дверь отворили,
Что и думать об этом — грешно.

Пусть это только лишь мираж —
Знак близкого самума.
Последняя — в ряду всех краж —
Из кошелька Фортуны.
Счастливый промах колеса
В игре судьбы-рулетки,
Удачи яркой полоса,
Шальной побег из клетки —
Я ко всему готова. Что ж,
Случается — случайно,
Что сам Господь отводит нож
В последний миг закланья.

Я больше не боюсь ни черных дней,
Ни белых от бессонницы ночей,
И прошлого безжалостного тени
Покой мой потревожить не посмеют.
Отчаянье и горе преходящи,
Впервые в жизни грежу настоящим,
Впервые в жизни не хватает слов
И… слишком много их. Как птицелов
Я караулю птицу ту, чьи песни
Немногим только избранным известны.
Но попадет ли мне она в силки?
Ее полет и песни так легки!
Я не боюсь предчувствий и примет,
Я не боюсь за все держать ответ…
Лишь одного страшусь: а вдруг, о вдруг
Молчания опять замкнется круг
В моей душе, иссякнет рифм родник…
И жизнь я потеряю в тот же миг.

Грейте душу, пока горю,
Принимайте, пока дарю,
Точно перстень — с перста на перст,
Как заветный нательный крест,
Сотни этих звенящих строк —
Запасайте, копите впрок.
Я ещё и не так спою,
Я не так ещё вас отдарю.
Раздувайте огонь-пожар,
Птице-Фениксу нужен жар,
Чтоб из пепла, тлена, углей
Воспарить — Синей Птицы живей.

Я грешу лишь постольку, поскольку дышу,
Ни понять, ни простить меня я не прошу.
Если я перед кем-то хоть в чем-то виновна,
То лишь в том, что стихи набегают, как волны,
А я скрыться от них за скалу не спешу.
Где-то близко уже тот, последний, девятый,
Долгожданный, зловещий, прекрасный, проклятый…
Пусть меня унесет он с собой в океан,
Ослепит, оглушит… По рукам и ногам
Свяжет накрепко — пусть. Неизбежно когда-то
Я уйду — в океан ли, во тьму ль, в никуда…
Но стихами осыплю дорогу туда!

Лишь об одном прошу: не предавай!
Меня так беспощадно предавали,
Такой тоске на откуп отдавали,
Что по сравнению с ней и ад был — рай.