Луис Камоэнс - Лузиады. Сонеты

Шумит волна. Ему ответа нет.

Ах, Динамене! Твой растаял след,

И хоть любовь пылает с прежней силой,

Я больше не увижу нимфы милой,

Покинувшей так рано этот свет!

Какая пытка: до скончанья лет

Грустить вдали — из-за судьбы постылой,

Велевшей волнам стать твоей могилой,

На наше счастье наложив запрет!

Смерть не дала нам вымолвить ни слова

В тот миг последний, черным покрывалом

Твой светлый взор окутав навсегда.

О, море! Небо! Ярость Рока злого!

Чтоб это горе показалось малым,

Возможна ли еще страшней беда?

Как только ночь, сменяя день превратный,

Измученного погружает в сон,

Мне душу той показывает он,

Кто мне как сон явилась благодатный.

И я бегу пустыней необъятной

За нею вслед, виденьем ослеплен,

Но призрак, вставший из былых времен,

Уходит прочь дорогой невозвратной.

«Красавица, помедли!» — я кричу,

Но, улыбаясь нежно из тумана,

Она как будто молвит: невозможно.

Ей «Дина», — крикнуть, — «мене» я хочу

И просыпаюсь. Кровь стучит тревожно,

А я лишен и краткого обмана.

Противница и друг! В твоих руках

Вся жизнь моя и все блаженство было!

Нет, стала не земля твоей могилой,

Чтоб на земле от горя я исчах.

Волна морская твой скрывает прах,

Одна красою обладает милой,

Но, сколько бы ни длился век унылый,

Твой образ будет жить в моих мечтах.

И если мне дано в строках сонета

Любви кристально чистой посвятить

Рассказ пусть грубый, но правдоподобный,

Ты будешь мной в стихах всегда воспета,

И если память вечно может жить,

Да будет стих мой надписью надгробной!

Да сгинет день, в который я рожден!

Пусть не вернется в мир, а коль вернется,

Пусть даже Время в страхе содрогнется,

Пусть на небе потушит солнце он.

Пусть ночи тьма завесит небосклон,

Чудовищ сонм из ада изрыгнется,

Пусть кровь дождем из туч гремящих льется

И сын отца убьет, поправ закон.

Пусть люди плачут и вопят, не зная,

Крепка ль еще под ними грудь земная,

Не рушится ли мир в бездонной мгле.

Не плачьте, люди, мир не заблудился,

Но в этот день несчастнейший родился

Из всех, кто был несчастен на земле.

Быть запертым в позорную тюрьму —

Итог моих пороков и гордыни.

Смерть разрубила цепи, но поныне

Прикован я к несчастью моему.

Амур не примет агнца — потому

Я в жертву жизнь принес его святыне.

Судил мне Рок скитаться на чужбине

И нищенскую в руки дал суму.

С тех пор, не веря радости обманной,

Считая наслаждение зазорным,

Живу я, крохи малые ценя,

Наученный звездой моей туманной,

Безглазой Смертью, Случаем притворным

Страшиться счастья пуще, чем огня.

Без устали струится слез поток

Над неустанной стынущей тоскою.

Томит уста огонь, рожденный тою,

Чье сердце я воспламенить не смог.

Слепец Амур! О всемогущий бог!

Веди — низринусь в бездну за тобою.

Но песню болью напои живою,

Чтоб целый мир услышал мой упрек.

И если горы, реки и долины

Исполнены любви и пониманья,

О звери, птицы, камни и волна!

Услышьте мой рассказ как стон единый.

Излечит ваши раны и страданья

Святая боль, что в нем заключена.

Кто, счастья невозвратного лишая,

Обрек меня на горькие терзанья,

Кто обманул былые упованья,

Все радости печалью омрачая?

Томлюсь я, веру прежнюю теряя,

Суровый век свой проводя в страданьях,

Отринув светлой юности дерзанья

И тщетно к милосердию взывая.

Я ране жил, не опасаясь зла,

Но с плачем человек в сей мир пришел

И век с рыданьем будет неразлучен.

Ко мне судьба безжалостной была,

Взамен любви я горести обрел,

И тяжек мне мой жребий злополучный.

Как вспомнится минувших дней услада,

То зрю воображением своим

Снег, перлы, злато, розу рядом с ним…

И кажется, рукой касаюсь клада.

Но сон прошел, и наяву — преграда:

Вы далеко — тот путь неодолим;

И я страшусь, предчувствием тесним:

Уйдет мечта — последняя отрада.

Уже сокрылась в сутолоке дней

Та наша встреча — случая веленье…

Я верил Вам, сомненья прочь гоня.

Но вот теперь печали все сильней:

Бессилен ум, и Ваше отдаленье

Томит непостижимостью меня!

Любовь, ошибки и враждебный рок —

Все на меня обрушилось жестоко.

Но даже без ошибок и без рока

Любить и не погибнуть я б не мог.

Все минуло. Но в сердце гнев залег

И боль о том, что ныне так далеко.

И понял я, состарившись до срока,

Что создан лишь для горя и тревог.

Я заблуждался, вечной полон смуты,

И мне судьба за глупые мечты

Преподала тяжелые уроки.

Любовь, любовь — дурман и ложь минуты!

О, как развеять скуку пустоты,

Как ненасытен Мести дух жестокий!

Несчастья, как ваш заговор жесток!

Вы каждый день вершите злодеянье.

Ужель до гроба мой удел — страданье?

Я так измучен, сократите срок!

Но если вас назначивший мне Рок

Убить во мне задумал в наказанье

Любви высокой смелое дерзанье, —

Сильней, чем вы, тех помыслов исток.

Я жажду успокоиться в могиле,

Забыть любви отвергнутой борьбу.

И если бы вы пытку прекратили,

Вдвойне б могли обрадовать судьбу:

Тем, что, убив меня, вы победили,

И тем, что, побежденный, я — в гробу.

Душевная беседа с давних пор

Рождает дружбы чистое свеченье,

А то и страсти пылкое влеченье,

Кто бы ни вел сердечный разговор.

А если вас поранит лживый взор,

Амур-спаситель сгладит огорченье:

Чарует вас обманное реченье,

Как тонкой шали ласковый узор.

И это все — не домыслы пустые,

Дарованные легкой суетой,

Чтобы украсить строки завитые.

Нет, сущность открывается порой,

Когда постигнешь истины простые.

Так опыт научил меня живой!

Семь лет Иаков пас овец Лавана, 743

Но не ему служил — его Рахили,

О чьей красе кругом ему твердили,

Чей образ он лелеял постоянно.

И хоть бедняк трудился неустанно

И лишь минуты встреч отрадой были,

Ему Лаван — так пишут в древней были —

Дал в жены Лию, став на путь обмана.

Но, верен лишь пастушке той прекрасной,

Ее отцу сказал пастух несчастный:

— Я прослужу еще семь лет сполна,

Твое всю жизнь готов пасти я стадо,

Но не одной, а многих жизней надо

Для той любви, что вечности равна.

О яблоня, блеск твоего плода —

Багрянец крови в белизне молочной —

Воссоздает в природе образ точный

Девичьих щек, горящих от стыда;

И пусть тебя не сокрушит вражда