Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Стоит и не спит до рассвета,
Поют ей всю ночь соловьи.
Счастлива бессонница эта
Волнением первой любви.

Что заметил перед боем,
Перед тем, как дать огонь?
Сладко пахло перегноем,
Прели листья под ногой.

Вся земля большой могилой
Показалася на миг.
А потом с нещадной силой
Шел в атаку напрямик.

Что запомнил? Лист осенний,
Взрыв. Воронку. Сноп огня.
Как оно, мое спасенье,
Не забыло про меня?!

Вся природа как неслух —
Не загонишь домой!
Кто там хворостом треснул?
Это лось молодой.

Нежным хорканьем вальдшнеп
Подругу зовет.
Чуть пониже, подальше
Речка ревом ревет.

Трясогузка на отмель
Уронила свой хвост.
Здравствуй, птичий народ мой,
Любимый до слез!

Дробь свинцовую льют
Над рекою дрозды,
Гнезда теплые вьют
У веселой воды.

Где серебряный вереск
Болотной луны,
Повторяется прелесть
Лягушьей игры.

Свадьбы! Свадьбы!
Сосновые свечи горят.
Вот и нас повенчать бы,
Да года не велят.

Над кладбищем старинным,
Над молчаньем могил,
В косяке журавлином
Вожак затрубил.

У ручья весь продрог,
Притаился, молчу.
Никому невдомек,
Что и сам я журчу?!

Утренний город зарей облицован,
Утренний город и свеж и румян.
День ему долгий землей уготован,
Путь ему дальний бесстрашием дан.

Утренний город еще не проснулся,
Влага ночная на крышах лежит,
Но от спокойного, ровного пульса
Рябь по Москве-реке тихо бежит.

Кажется, старые, древние башни
Головы вертят, как совы в лесу,
Чтобы услышать, как трудятся пашни,
Чтобы увидеть земную красу.

Здравствуй, Москва! С добрым утром,
                  столица,
Жить тебе молодо и не стареть!

Твой горизонт никогда не замглится,
Звезды твои будут вечно гореть!

Утро по локоть в мыльной пене,
У стиральных корыт, у белья.
Ивы падают на колени
Перед чистым журчаньем ручья.

На мосточках колотят вальками,
Выжимают, полощут, синят.
На плечо подымают руками,
Ни минуты зазря не сидят.

Сколько прелести, грубости милой
В лепке каждого бюста, в плечах,
Сколько скромного хвастанья силой,
Что взросла на рабочих харчах!

Загудел!
Налилась проходная,
Закачалась людская волна.
Чем мне фабрика стала родная?
Тем, что труд уважает она.

Тем, что руки здесь некогда холить,
Тем, что хлебу нет время черстветь,
Тем, что в цех сюда совесть заходит,—
Только не за что людям краснеть!

Отыми соловья от зарослей,
От родного ручья с родником,
И искусство покажется замыслом,
Неоконченным черновиком.
Будет песня тогда соловьиная,
Будто долька луны половинная,
Будто колос налитый не всклень.
А всего и немного потеряно:
Родничок да ольховое дерево,
Дикий хмель да прохлада и тень!

Мне Коммуна досталась
Труднее, чем вам.
Я ее на хребте выволакивал.
Я дубы корчевал,
Я на пнях ночевал,
Сам себя и жалел и оплакивал.

Я не так кареок
И не так златокудр,
Как икона из древней
Прославленной ризницы.
Я немного согнулся
Под тяжестью пург,
Под свинцовой тоскою
Колосьев не вызревших.

Я ходил месяцами
С небритым лицом,
Вспоминал петербургские
Ночи Некрасова,
Я питался, как заяц,
Капустным листом,
А меня покрывала
И ржа и напраслина.

Зимник-ветер
Пытал меня под пиджаком,
Что ломался на сгибах,
Как пряники тульские,
Мне ресницы мороз
Закрывал куржаком,
Месяц клал на глаза
Пятаки свои тусклые.

Я не сдался.
Я выжил в бою роковом,
Как береза, бинтован
Бинтом перевязочным.
Я пришел к вам теперь
Не с пустым рукавом, —
С соловьиною песнею,
С посвистом сказочным.

Я ни разу, Коммуна,
Тебя не проклял —
Ни у тачки с землей,
Ни у тяжкого молота.
Непонятным наитием,
Сердцем я знал,
Что за грязью случайной
Не спрячется золото.

Весь я твой!
Маяковский и Ленин — мои!
Я ношу и храню их,
Как сердце за ребрами,
Доброта к человечеству —
Это они!
Я иду и рублюсь
С их врагами недобрыми!

Во мне живет моя строка —
Мой лес, мой луг, моя река,
Все радуги от всех дождей.
Все радости от всех людей,
Все заросли и соловьи,
Все реки, рощи и ручьи!
Все, как огнем, я сплавлю вдруг
В единый мир, в единый звук,
И кто отнимет у меня
Сверканье гор, сиянье дня?!
Теки, как вольная река,
Живи во мне, моя строка!

Все больше сжигаю и рву.
Мне не лень
Строку обтесать,
Чтоб из камня извлечь сокровенье.
Часы трудовые, как чаша,
Наполнены всклень
Терпеньем труда
И тающим льдом вдохновенья.

Мне чудится лист вырезной.
Он в прожилках, горит!
С ним солнце готово
Последним теплом поделиться.
Кто лист этот мне?
Он учитель, когда говорит,
Что каждая строчка
Должна трепетать и светиться!

Заплакала, замолкла,
Утерла влажный след.
Так началась размолвка
Двух граждан средних лет.

Она кусает губы
И чертит по стеклу.
Он запахнулся в шубу,
Придвинулся к столу.

Чай ложечкой мешает,
А чай давно остыл.
Ничто не воскрешает
Их полюбовный пыл.

Рассвет у окон синий,
Что двух когда-то свел,
Теперь уже не в силах
Звать их за дружный стол.

Спит сын в кроватке тесной,
Ручонки на груди,
Как ангелок небесный,
Папаша, погляди!

Сын взял румянец мамы,
Ее овал лица.
А нос такой упрямый,
Совсем, как у отца.

Опять сцепились оба,
Муж в гневе весь дрожит:
— Я требую развода,
Я не хочу так жить!

Молчите! Сын проснется
От этого всего,
По-детски ужаснется,
Что предали его!

Глаза у львов закрыты снегом
Зима. Москва. Тверская. Лед.
И мерзнет очередь за хлебом
И Гитлеру проклятья шлет.

День нынче сер, уныл и краток,
Невеселы его шаги.
С утра подглазья у солдаток,
Как у апостолов, строги.

Цепная очередь авосек
Умолкла горестной вдовой.
Москва, как высший дар, выносит
Свой хлеб талонно-тыловой.