Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Кричала очередь: — Неси!
Отмеривай, не мешкай,
Торгуй, как надо, на Руси —
По совести советской!

Горячка продавцам была,
Пот в три ручья катился,
А ситец хлопал в два крыла
И на руки садился.

Он цветом близок был бобу,
В нем не было печали.
Другие ситцы, как в гробу
Покойники, молчали.

А этот… что за лиходей!
Все деньги брал по сумкам.
Он призывал к себе людей
Не голосом — рисунком!

Он был не марок, не линюч,
Как раз чтобы носиться.
Решил и я — не поленюсь,
Возьму такого ситца.

Дошел черед, я попросил
Всего четыре метра.
Рубашку сшил и проносил,
Представь себе, все лето!

Я в ней ходил по борозде,
На лодке плыл по Каме.
И всюду спрашивали: — Где
Вы ситец покупали?

Где покупал, там больше нет —
До ниточки распродан.
…Таков ли ситец ткешь, поэт,
Для своего народа!

Подушка на подушку —
Гора под головой.
Частушка на частушку —
Мне праздник годовой.

А где в людской толоке
Хлеб песен заварной,
Так, как родник в колодце,
Веселая гармонь.

И не беда, что хают,
Бранят подчас ее,
Она не утихает
У сердца моего.

Ее разлив сиренев,
Ее печаль светла.
Она душа селений,
Она в народ вросла.

Не сможет и граната
Убрать гармонь с плеча.
Она — сестра таланта,
В ней удаль горяча.

Она проста, как правда,
Как створки у ворот.
И для нее награда —
Душа на разворот!

По-песенному кормно
Она насытит нас.
Кому с гармошкой скорбно,
Рекомендуем джаз!

На́ небе туча, как платьице летнее,
С кружевцем беленьким по подолу,
Над семихолмьем Москвы семицветие
Выгнуло яркую спину свою.

— Радуга! — слышатся возгласы звонкие.
— Радуга! — тянутся руки в зенит.
Как бесквартирная, встала над стройками,
Где листовое железо гремит.

Вот уж она на Серпе и на Молоте.
Сталелитейщики стали вздыхать:
— Вся она в жемчугах, вся она в золоте,
Нам бы ее на стану прокатать!

Вот уже радуга наша в Иванове,
Не удержали ее москвичи!
Видя такое жар-птичье пылание,
— Ситец! — с восторгом сказали ткачи.

В Волге уже ее веер павлиновый,
Недалеко и до Сальских степей.
— Спинка стерляжья, а бок осетриновый! —
Шутят по-волжски ловцы у сетей.

К Черному морю отправилась с Каспия,
Честь отдает ей военный моряк:
— Нам на тельняшки бы эту цветастую,
Чтобы украсить Октябрьский парад!

День был такой, что смотрели на радугу
В поле, на море, в цеху у станка.
День был такой, что поэзия радости
В сердце рождалась, как сталь и шелка.

Холодной зимой
Под гудение провода
Я видел на Каме
Великие проводы.

Навалом в санях
Новобранцы, как месиво.
В дорожных мешках
Подорожное печево.

Навеки отчаяся,
Платочками машучи.
С сынками прощаются
Согбенные матушки.

Пока не острижены
Их чада любимые,
Пока не обижены
Своими старшинами.

Еще угловатые,
Домашне-наивные,
Как снег, непомятые,
Садовые, тминные.

Еще не обстреляны,
Еще не обучены,
Ресницы стыдливо
На слезы опущены.

Уходят обозы
По наледи Камою.
А с кровель не слезли —
Сосульки упрямые!

Тоска молодая
Просторами лечится.
Ведь с вами родная
Матерь-Отечество.

Рукою нас гладит
На раннем побужденье,
На сани нас садит,
Хлопочет об ужине.

А ночью не спит,
Душит дума угрюмая,
О первом окопе
Рыдаючи думает.

Но крепко храпят
Разбиватели Гитлера,
Такие простые,
Такие нехитрые.

Котомки у ног
Крепко петлями стянуты,
Портянки с сапог —
Как охранные грамоты.

Ночь. Месяц плывет
Над полями, над Камою.
А кто-то поет:
«Россия! Река моя!»

На месяце крест —
Это к горестям, к тяжестям.
Медведица ест,
К сену с конями вяжется!

Под берегом лед
Громко хлопает выстрелом.
А кто-то поет:
«Мы выживем! Выстоим!»

Темно-синий сумрак туч,
Как сорняк, ползет по небу.
Не скользит горячий луч
По неубранному хлебу.

В дрань, в солому ветхих крыш,
Как пырей, вросло ненастье.
Жмется, как под крышу стриж,
Человеческое счастье.

Слякоть, грязь и неуют,
Дождь ко всем дворам протянут.
Люди песен не поют,
Из печурки пар портянок.

Присмирело воронье,
До костей оно промокло.
Побирушкою спанье
Пробирается под окна.

Льет и льет из всех решет,
Несмотря на общий ропот.
Землю бог не бережет,
Как щенка, нещадно топит.

Я надену сапоги,
Выйду в даль, дождями донят.
Может быть, мои шаги
Тучи на небе разгонят!

Холодно, ветрено,
Дождь на обрыве…
Будто и нет меня
С вами, живыми.

Будто я — горечь,
Запах полыни,
Будто лоза винограда
В долине.

Будто я — ветви
Белесого лоха,
Будто и в смерти
Мне тоже неплохо.

Будто я вечно —
Зеленая туя,
Тихо расту себе,
Не протестуя.

Будто я — холмик,
Камень надгробья.
Кто-то приходит
Ко мне и сегодня.

Не узнает,
Что я — травы и вереск,
Соль Черноморья,
Кефалевый нерест.

Хочет в моем
Меня видеть обличье,
Будто я новый,
Не то же величье!

Нет! Я живой!
Ясно вижу и слышу,
Хлопаю дверью,
Прячусь под крышу.

Руки к огню
Простираю и греюсь.
Волю творю
И на счастье надеюсь.

Пять памятников лета на лугу!
Не бронзовых — из донника и мяты.
Я заночую эту ночь в стогу,
Под облаками, мягкими, как вата.

Я попрошу у ночи слух совы,
У камышей — умения не зябнуть,
У скошенной, идущей в рост травы
Неистребимо жизненную жадность.

Придет рассвет, и пасмурен и мглист.
Я буду птичьим выкриком разбужен.
И на плечо мне сядет первый лист,
Как первенец осеннего раздумья.

Я был ручьем под травами,
Я грузом был под кранами,
Я тек каширским током на Москву.
Меня за белы рученьки
Вели по трапу грузчики
К ржаному и соленому куску.
Каспийская, балтийская,
Соленая, смоленая,
Высокая, веселая волна
На грудь мою кидалася,
При встрече улыбалася,
Ласкала, как любимая, меня.
На яростном, и радостном,
И на сорокаградусном
Морозе я калил себя не раз.
Ветра меня проветрили,
Моря меня приметили,
Мне руку жали Север и Кавказ!
И чем я в жизни выстоял?
Душой ли гармонистовой,
Смирением ли девичьим,
Иль тем, что я — бунтарь?
Иду в лесах аукаю,
Не прячу и не кутаю
Свой травяной букварь.
А надо мною — радуги,
А подо мною — ягоды,
И льющийся, смеющийся,
Щебечущий восторг.
И сквозь настилы старые,
Как из подземной камеры,
Моя трава растет!