Наталья Загвоздина - Дневник. Продолжение

Отсюда хорошо – вернуться...
Память тянет, как Жучка за рукав.
О прошлое моё, мой уголок бермудский,
отпустишь и меня, распорядившись мудро,
и я останусь, пса не заругав
за этакую вольность...
Под авто
бросаются огни, навстречу ностальгии,
и вспыхивают всполохами в тон...
Ушедшее, как видно, камертон
пожизненный. А небеса – стальные.

Я знаю, есть Китай, «китайское варенье»,
Китайская стена и что-нибудь ещё
китайское... Но здесь, под дождиком, вернее
живётся – в ноябре погодкою польщён
привыкший жаться в щель любую соплеменник.
Как иероглиф мудр – мудрён любой чертёж
проходов и дворов... Взаправду пламенеет
сердечко, что вросло в родительский чертог.

Осенних ризниц тусклый матерьял...
И русский мир в предчувствии осады.
Минуту и другую потерял
текущий день, осунулись фасады.

Ноябрь – напасть. Беги, покуда цел!
Сморчком глядит последний поселянин —
забытый лист. Глядит иудой в цель
последний месяц – дрожь пошла слоями,

как снег и снег... Ноябрь глядит в окно.
Туманна морось, и стекло туманно.
Туманного предчувствья волокно
уже страшит – ещё, однако, манит.

Кого здесь только не было! Премьер
прохаживался, зрители толкались...
Но стали новым лицам не в пример.
Так память наша бедная – долга ли
иль сроду укорочена – долгами
задавлена, и времени примет
искать необязательно...
Примерь
уже не роль. Что принято – промерь,
но кровью, но истёртыми ногами.
Как праотцы, что обучили гамме.

Неурочно тепло – всё б бродить по его берегам.
Изумляться красе – каждый раз и знакомой, и новой.
Здесь теченье молчит, неожиданный там перекат...
Кто умеет смотреть, разглядит увяданье – в обнове.

И не меньше цветов, и оттенков поболее, чем
ясным маем, горячим июлем,
золотым сентябрём – их понятней любить и ловчей
о любви говорить – собирается улей.

И плывя ноябрём до зимы, поменяешь уклад.
Но о том не теперь – так тепло, даже крылышком машет
чуть заметная тварь, у кого ни другого угла,
ни товарищей, ни... И забот неизмеренных наших.

Напрямую бульварной дугой,
развязав по дороге тугой
узел – жаль, что никто не узнал —
на ходу не распутать узла.

Ну а воздух – не выпить-то как?!
Всё иду, зажимая пятак
на метро – впрочем, где пятаки?!
Уж давно не войти по таким.

Так и жизнь: оглянулся – да где ж?
По кривой исполненья надежд
мы искали... А совесть права —
всё твоё, коль дорожка пряма.

Напрямую бульварной дугой!
Я дороги не знаю другой —
вот и маюсь, и дело с концом —
не ходи, с пятаками, кольцом!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Возвращаться бульваром не грех.
Поздний воздух осенний нагрет,
что живёшь не по правилам вновь
и идёшь в новобрачную ночь
напрямую Бульварным кольцом,
влажный куст на пути, огольцом,
повстречав...
Уходя в сонный дом
прочь отсюда – с монеткой на то.

Каштаны в рваных тряпочках листвы,
понурой и колеблющейся слабо.
В бесшумных мягких тапочках лисы
гуляет осень – каждый день на славу.

И мы остановились на ходу,
вперяясь в миг дарованной удачи:
нам холодно, как будто по задачи
условию известному, но с дачи
не съехали мы в нынешнем году

ещё... Здесь тишина ласкает слух.
А в городе, должно, каштан в отрепьях...
Почти не замечаю, как ко сну
стремится миг. Легка синица тренькать.

От пейзажа сбежать и попасть в сердцевину саму
нерешённых задач (никогда!), связку старых вопросов,
где другой матерьял, и премудрую деву-сову
не посадишь на сук, не откупишься просом

от голубки с небес. Здесь варьяций немного с тех пор,
как из Райских ворот вышли двое прикрытых,
распознав наготы существо, и библейский топор
всё стучит и стучит, соблазняющий прыток.

То ли дело пейзаж – вариации в множестве. Прост,
бесподобен сюжет – сердце прячется в слово.
Но застрявши в зобу, у ворот, не пускает вопрос
уходить навсегда от ответа, и мучает снова.

При свечах в Мариинской больнице.
Писательский дом.
Занавешены окна-бойницы.
Вступительный том

здесь пролистан...
А дальше – в поход со двора
до возврата на пристань,
что уже без него сотворят.

Подниму занавеску
и увижу спины разворот.
А бессмертные бесы
всё чернее московских ворон.

Смотришь белой вороной,
поправляя очки и житьё,
где Москве – обороной
твоего ополченья шитьё.

Прочно пригнаны нити,
и надёжен защитный покров.
В Царство Божие внидем,
сохранив Божедомки покрой,

кто чем мог, чем богаты.
Свечи тают, но свет не погас.
В затемненье блокады
ярче звёзды. Почти напоказ.

Жизнь сжалится, сжимаясь, и сожмёт
в объятиях – страшусь, не зная как-то?
И снова повторяю: горше мёд
всего на свете... Не бочонок – кадка
уже полна, и нечего хотеть.

Деревья расступились в наготе.
Ноябрь, хоть и добряк сегодня, завтра —
безжалостен – на то его права
и долг готовить будущее. Затхло
слегка, и сладко странствует трава...

На привязи. Как бобик в конуре.
Обшарпан пол, и краски поредели
на стенах... где ружьишко в кобуре
забылось и не выстрелит. Радею

о прошлом, не о будущем. Висит
шнур провода с засиженною лампой.
И даже в настоящее визит
не нужен... и отталкиваю – лапой.

Барбарисовый куст с воробьём-завсегдатаем мест,
где в диковинку сам барбарис – барбариса косицей
поживится вот-вот... Не спеши, это верная месть
незнакомых широт – перестань на чужое коситься.