Давид Самойлов - Стихи

«Да, слепы люди, низки тучи»1,

но слово вовсе не бессильно, а просто человеческая жизнь слишком коротка, чтобы убедиться в силе слова… Ни Герценовские обращения к Александру II, ни Толстовские и Соловьевские — к Александру III — вовсе не были бесполезны, хотя в ту минуту никого не спасли. Они спасают и очищают душу тех, кто писал их (это очень важно), и тех, кто читает их теперь, да ведь неизвестно и когда может проснуться душа адресата.

Потому Клопов в моих глазах герой положительный (хотя я и постаралась бы кое-чему его научить).

О языке. Вы совершенно правы: не требуется писать сплошь на языке того времени, которое изображено; нужен только знак. Это верно! Однако в пьесе о 1916 годе не должны встречаться ультравульгарные выражения другого — нашего времени («Она так переживает!»). Знаки должны быть вкраплены в никакую, в нейтральную речь, а не в противоположную. Вот Вам примеры: книга Ходасевича о Державине написана отнюдь не на языке XVIII века; однако края авторского текста легко срастаются с цитатами из документов того века. А Эйдельмана я читать не могу. Он языка не знает, возраста слов не чувствует. Цитаты из документов начала XIX века совершенно противоречат одесскому жаргону самого автора. Книгу о тончайшем стилисте Лунине я не могла читать (вопреки восторгам «всех»). Эйд[ельман] прекрасный исследователь и ужасный писатель.

Хочу Вас видеть. Гале и детям привет. Будьте здоровы.

ЛЧ

1 Строка из стихотворения А. Блока «На смерть Комиссаржевской».

29/X 81

Дорогой Давид Самойлович.

Поздравляю Вас с рождением внука.

А какое это чувство — дед? Я никогда не была и уже никогда не буду бабушкой. Но я знаю, что к внукам как-то иначе относятся, чем к детям (впрочем, Ваш случай необычный, п[отому] ч[то] маленький будет расти далеко от Вас).

Когда К.И. стал прадедом и его однажды спросили: «К.И., а Вам странно, что вы — прадед?», он ответил: «Что я прадед — это мне не странно, но вот что мой сын — дед, вот этого я постичь не могу».

Вчера было двенадцатилетие со дня смерти К.И. По этому случаю — в доме 50 человек и пр., и моя бессонница накануне и после, и сегодня я еще не совсем в себе. (Для меня срыв сна — болезнь потом на неделю.) Опять болит нога, болит сердце и пр. Наверное, и работать сегодня не смогу.

Поздравляю с выходом «Залива». Если захочется — пришлите.

У нас с дачей все по-прежнему неясно. Вчера мы устроили выставку переписки по этому поводу: два хамских письма из Литфонда, Люшино письмо т. Демичеву, и, затем, коронный номер: ответ «Лит. Газеты» неизвестным нам гражданам, посетившим музей и написавшим туда, что этот музей надо сохранить. «Лит. Газ.» ответила им, что они, видимо, ошиблись, что существует Библ[иотека] им. К.И.Ч., а никакого Музея — нет. О, лавры Герострата. Намечен уже писатель фронтовик, кот[орый] займет эту дачу. Но оба сына К.И. были фронтовиками, и один убит.

ЛЧ

Дорогая Лидия Корнеевна!

Спасибо за письмо. Я по-прежнему пребываю в состоянии апатии и печали, к чему не привык и что совершенно не соответствует моей натуре. Поехал, чтобы развеяться, в Ленинград. Но и там протосковал четыре дня.

Что-то лениво читаю, записываю какие-то стихи — короткие, потому что на длинные нет сил.

Развлекает немного состояние деда. Хочется повидать внука. Но это возможно не раньше января.

О болезни Наполеона говорили, что это Ватерлоо, вошедшее внутрь. Какое-то Ватерлоо засело и во мне.

Понимаю, что на фоне всех Ваших дел мои хвори выглядят несерьезно. Но даже зуб, когда болит, мешает жить.

Посылаю Вам «Залив» и несколько новых стихотворений.

Любящий Вас

Д. Самойлов

1 Пометка Л.К.: получено 27.11.81.

28/XI 81

Дорогой Давид Самойлович. В ответ на такое письмо, как Ваше, мне следовало бы ответить: «Не грустите!», но лицемерить не стану, п[отому] ч[то] мне самой до такой степени грустно, что язык не поворачивается утешать.

Грустите! Мы не увидим неба в алмазах!

Но будем жить и нелицемерно признаваться в своей грусти. И, сквозь нее, работать. (Работа — наркоз.)

Спасибо за книжку. Читаю ее помаленьку — «Залив», — читаю, перечитываю, читаю старое и новое. Прекрасная книжка, и Вы обязаны радоваться ей, хотя, наверное, она уже отстала от Вас. Из новых очень хорош «Рихтер» и два новые Свободные стиха (т. е. собственно для меня новых). Поняла, что не понимаю «Учителя и ученика» и что из Ваших поэм на самом деле люблю только «Ближние страны». А Ствош1 в моем хозяйстве мог бы и отсутствовать (это не оценка, это — факт моей биографии). Ужасно обрадовалась я трем стихотворениям, посвященным М[арии] С[ергеевне] П[етровых]. Удивительные стихи — никак невозможно постичь, каким способом передана в них, живет в них Мария Сергеевна. А — живет.

Из присланных Вами машинописных более всех мне полюбились:

«Не хочется с тобою расставаться», «Тяжел уже стал, никуда не хочу», «Запиши мне в жизнь кусок».

Этот выбор вполне произволен. Опять-таки — они говорят моей душе. А плохих стихов у Вас не бывает.

Впрочем, нет. Ваша «Актриса» уж слишком пастерначья. («Так играет река»2.)

А как дела с пьесой? Берет ли ее Товстоногов или Любимов?

Между прочим, подумав, я удивилась: почему Вам могло показаться, будто в Вашем главном герое я вижу своего бывшего жильца? Скорее защитником справедливости, вдов и сирот выступает «тот, другой», отнюдь не жилец (боюсь: не только у меня, но и на свете).

А какое Ватерлоо вошло Вам в грудь? Нет, нет, не спрашиваю, это я так, это можете знать только Вы.

Будьте здоровы. Привет Гале, Вареньке и мальчикам. Желаю Вам скорее встретиться с внуком.

Л. Ч.

1 Ствош — персонаж из поэмы Д. Самойлова «Последние каникулы». Отрывок из этой поэмы под названием «Прощание» вошел в сборник «Залив», о котором пишет Л.К.

2 Неточная цитата из «Вакханалии» Б. Пастернака.

Дорогая Лидия Корнеевна!

У нас в разгаре зима. А это здесь самая лучшая пора. Вся эстонская графика выставляется в парке на единоличное обозрение. Людей можно встретить только в центре, да и то часов до 7 вечера. Потом город замирает.

Все красоты все же не рассеивают, потому что все время чувствуешь, что в мире происходит что-то скверное. Хочется знать, что именно происходит. Но до нас мало что доходит. Тянет в Москву.

Если буду чувствовать себя лучше, чем сейчас, приеду 13 января. 14-го должен состояться вечер памяти Глазкова, где я председатель.

Пишется мало. И вовсе не работается (переводы, статьи). Как это ни странно, хочется написать что-нибудь веселое и легкое. Но сюжеты не подворачиваются.