Ирина Кнорринг - После всего. третья книга стихов (посмертная)

Но только это не для нас,
Не для таких, как мы, должно быть.
Томит вечерний, синий час
Томленьем напряженной злобы.

И вот с безжизненной тоской
Склоняюсь грустно и влюбленно
Над неудачливой сестрой,
Над розою Иерихона.

Жужжит комар назойливо и звонко.
Ночь голубеет в прорези окна.
Спокойный облик спящего ребенка.
И тишина. Навеки — тишина.

Мне хочется, что б кто-то незнакомый,
В такой же напряженной тишине,
В таком же старом деревянном доме
Сидел один и думал обо мне.

В его окне — сиянье летней ночи,
От сердца к сердцу — ласковая грусть…
И несколько чужих, прекрасных строчек
Я нараспев читаю наизусть.

Такой же день, как девять лет назад.
Все тот же дождь и в небе те-же тучи.
Молчи-молчи! И посмотри в глаза:
Все тот же день, не хуже и не лучше.

Переменились только я и ты.
И стали мы среди суровых будней,
Среди пустой и лживой суеты
Старей, скучнее и благоразумней.

Нас напугала дождевая даль.
Мы не пойдем в этот день в Версаль
Бродить в глухой осенней мокрой чаще
Пустого парка (а пруды, как сталь!),
Чтоб вспомнить вновь влюбленную печаль —
Глухую память молодости нашей.

Не спасут тебя мудрые книги
От отчаянья и пустоты.
Горы, думаешь, сможешь ты двигать?
Или мир переделать ты?

А на месте твоих утверждений —
Будет время — останется вдруг
Только горечь ненужных сомнений
И беспомощный жалкий испуг.

Станешь тихим, простым, человечным,
Будешь плакать — один, без меня,
Будешь плакать о том, что не вечны
Очертанья ушедшего дня.

И впервые, без мудрости тонкой
Ты припомнишь о завтрашнем дне,
Об озябнувших детских рученках,
О разбитом в столовой окне…

Будет время, и в яростной скуке
Ты заломишь (совсем, будто я!)
Твои крепкие, сильные руки
Над безвыходностью бытия.

И взглянув на портрет Новикова
И на груды растрепанных книг,
Ты уронишь, придушенный крик
Вместо нужного, умного слова.

Этим летом опять поедем
Вдоль далеких дорог — ты и я.
Снова будем на велосипеде
Проезжать чужие края.

Мы должны побывать в Бретани,
Мы должны… но скорей, скорей!
Как нам страшно в мерзлом тумане
У мигающих фонарей.

Ведь потом ничего не будет.
Ведь должны еще много знать.
Ведь уходят и годы, и люди.
Торопись, торопись не отстать!

Мы должны… но молчи об этом!
Только лето у нас с тобой.
Больше мы не увидим света,
Никогда не вернемся домой.

Это наше последнее лето
Перед смертью или войной.

Под темным полночным покровом,
Чуть светит пятно фонаря.
Над городом средневековым
Тяжелые звезды горят.

Старинные стены и башни,
Прижатые в вечность дома.
На улочке древней и страшной —
Тяжелая, древняя тьма.

Сплетает усталость ресницы,
В руке неподвижна рука.
Вдали полыхают зарницы
И смотрят из черной бойницы
Нам вслед неживые века.

Над городом — вечным сияньем —
Тяжелая звездная твердь.
И где-то — тяжелым молчаньем —
Уже недалекая смерть.

Я покину мой печальный город,
Мой холодный, неуютный дом.
От бесцельных дел и разговоров
Скоро мы с тобою отдохнем.

Я тебя не трону, не встревожу.
Дни пойдут привычной чередой.
Знаю я, как мы с тобой несхожи,
Как тебе нерадостно со мной.

Станет дома тихо и прилично, —
— Ни тоски, ни крика, ни ворчни…
Станут скоро горестно-привычны
Без меня кружащиеся дни…

И стараясь не грустить о старом,
Рассчитав все дни в календаре,
Ты один поедешь на Луару
В призрачно-прозрачном сентябре.

И вдали от горестной могилы,
Где-то там, в пути, на склоне дня,
Вдруг почувствуешь с внезапной силой,
Как легко и вольно без меня.

Считать толково километры,
По карте намечая путь,
Учесть подъемы, силу ветра.
Что посмотреть. Где отдохнуть.

Решить внимательно и строго,
Что можно брать с собой, что — нет.
Вязать пуловеры в дорогу
И чистить свой велосипед.

Мечтать о воздухе хрустальном,
О тишине лесов и рек,
О городке провинциальном,
Где будет ужин и ночлег.

И в настроении прекрасном
На карту заносить пути, —
Пока не станет слишком ясно,
Что больше некуда идти.

Деревья редкие мелькают,
Да деревянные столбы.
Рулем упрямо управляет
Рука бессмысленной судьбы.

И с каждым поворотом — круче
Упрек свивается узлом.
Дорожной грустью неминучей
Большие стекла занесло.

Давно перемешались сроки,
Вся жизнь какой-то чад, угар…
Как в море — парус одинокий,
в полях скользящий автокар.

И пусть ему уж нет возврата
В покинутые города.
А сердце сковано и сжато,
Железным словом «никогда».

И пусть еще в порывах ветра
Звучит прощальное «вернись».
И с каждым новым километром
все дальше конченные дни, —

Ведь так легко теряя память,
среди безжизненных полей,
Нестись спокойно и упрямо
Навстречу гибели своей.

Два быстрых дня, вернее — полтора,
А между ними — леденящий ветер.
Кафе, да улицы — так до утра,
И холод у вокзала на рассвете.

Прозрачный сумрак в улицах пустых,
Когда мы снова шли, — и коченели
И первый луч, проникший сквозь кусты,
Застывший на стволе высокой ели.

Пустынный лес. И холод без конца.
И радость, наполняющая сердце.
Две тени у дворцового крыльца
В бессмысленной надежде — отогреться.

Потом — большой торжественный, дворец
(Ведь это стоит многих километров!)
И это солнце, солнце, наконец,
Наперекор отчаянью и ветру!