Александр Ступников - Комплекс полноценности

Рай смерти
И бессмертие — в раю?
Блаженство пустоты, где нет качелей
От разочарований — до мечты?
Я — плотогон.
Но где мои плоты
В водовороте спятивших течений?

Молчи, душа… Слова — напрасный труд.
Единственно, молчанье не клевещет.
Моя грудная клетка — твой приют.
Твоя тюрьма.
И значит, я — тюремщик,
Которому ключи не отдают,
Но выдают поношенные вещи
За первый сорт…

А я уже не тот,
Что бы вчера.
Молчи, душа.
Покайся…
Ты — Авель.
И поэтому я — Каин.
Но завтра наступает мой черед.
Останься….

Я, видимо, чего-то не постиг.
И верю в душу, словно еретик
Который не нуждается в прощении.
И в кровообращении интриг
Не вижу человека воплощения,
Поскольку человек тогда велик,
Когда он сам себе —
Первосвященник.
И сам себе творец —
А не мясник.

Кому-то перепачканность судьбой,
Кому-то лотереечная слава.
У каждого есть право быть собой.
Но право — это влево или вправо.

Есть выбора двоякая стезя,
Где жизнь — то эпизод, а то — эпоха.
Да будет непротоптанной дорога
И грязной — но от хлебного дождя.

Господь, свои пути нисповеди.
Воздай на всех и праведность, и благо.
И в скользкой опрометчивости шага
Путь будет — то, что будет.
Впереди…

Рождаясь, плачем.
Плача, умираем.
Но между датами рождения и ночи
Из многих слов, что в жизни собираем,
На камне оставляем только прочерк.

Я с тобой, любимая,
Словно в светлой гавани,
Где зеленоглазые зАводи у скал.
И тебе бы песни я
Пел, придя из плавания,
И подарки разные в воду опускал.

В перламутрах лаковых
Руки твои искренни.
Ах, мужчины, как же мы поздно узнаем:
Пена — одинакова. Но всегда единственна
Женщина, которая вышла из нее…

Если кто-то полночью
Постучится в двери,
Даже не за помощью —
Просто за доверием,

Говорить не надо —
Боль слова не вместит.
Посижу с ним рядом,
Помолчу с ним вместе.

Мы других корили.
Мы в себя кричали.
Хоть и плохо жили —
Хорошо молчали…

Куплю билет до станции конечной.
И в замяти вокзальной кутерьмы
Да будет наша память человечной,
А это значит — человечны мы.

Да будут обретения светлы
Потерями победных поражений.
Да будет нам легко — от унижений.
И душно — от полушной похвалы.

Когда в овеществленной нищете
Царящая холопствует прислуга,
Да будет многолюдно- друг без друга.
И очень одиноко — в тесноте.

И в перекрестье наведенных глаз,
Где взглядов изготовленные луки,
Да будут не обманчивы для нас
Рукопожатьем связанные руки.

Гордится тем стоячая вода,
Что в луже отражается звезда.

Вода цветет.
Ей благовонье мнится.
Но не взойдет
Ни цветом, ни звездой.
И даже кони к ней на водопой
Не подойдут.
И ею не омыться,
И не напиться,
Как живой водой.

Она себя боялась растерять.
И выдохлась.
И застоялась —
В грязь.

Что может быть обидней
И нелепей,
И горестней,
И яростней,
И злей
Реальности,
Где множество нулей
В единстве образовывают
Цепи.

Нули — всегда основа для цепей.
Но это неподвластно величинам,
Которые не меньше,
Чем причина
Быть избранным
В прицельную
Мишень.

Он говорил: «Когда-нибудь
Я брошу все и выйду в путь,
Одной свободой дорожа».
Он говорил… Я — уезжал.

«Когда-нибудь, — Он говорил, —
Я стану сутью всех мерил.
Но не сегодня. Не сплеча».
Он говорил… А я — молчал.

Он говорил: «Когда-нибудь
Я смерть сумею обмануть».
И тер слюнявые глаза.
Он говорил. А я — писал.

Теперь его уж не вернуть.
И может быть, когда-нибудь,
Я оторвусь от суеты,
Чтоб принести к нему цветы.
И даже, может быть всплакнуть.

Когда-нибудь… Когда- нибудь…

Мне снился сон — который я не помню.
Там вроде бы чиновники — бездомны.
Их лица, не накликать бы беды,
Как толстых шлюх бермудские зады.

На свадьбе оборзевших торгашей,
Где глаз почти не видно из-за шей,
Все в смокингах и в импортных кальсонах
Кричат «ура» еврею-Мендельсону.

И шаферы, как будто понятые,
С тоской глядят на кольца золотые.

Вдруг хлестко, словно даму на валета,
В ООН, простите, вновь наклали вето.

А я сказал: «Израиль молодчина».
Приснится же такая чертовщина….

Когда впотьмах ни охнуть, ни вздохнуть,
И не нащупать верную дорогу,
Подвешенный,
Воистину, от Бога,
Фонарь под глазом осветит твой путь.

Нет опыта и ярче, и мудрей,
Чем отсвет персональных фонарей.

Как ночью дождь незаменим.
И пес шатается без дела.
А мне поговорить хотелось.
И увязался я — за ним.

Мы шли по улице вдвоем.
И были чем-то очень схожи.
Собаки на людей похожи,
Но это не заметно днем.

С собой, приятель, совладей.
Я понимаю, это трудно.
Ты без ошейника — приблудный.
Ошейник — пропуск в мир людей.

Не будет крыши от дождя.
И не позволят лаять громко.
И вислдозадая болонка
Тебя презреет, обойдя.

И ночь покой не принесет.
И лишь людское твердолобье
Когда-нибудь каленой дробью
Тебя от бешенства спасет.

Но не кори людей сплеча.
И мы порой, не зная сами,
Глядим собачьими глазами,
Над костью брошенной урча.

А ночь исчезла. И за ней
Мы разошлись. Нельзя иначе.
Он по своей тропе — собачьей.
Я — по своей….