Всеволод Емелин - Götterdämmerung: cтихи и баллады

Он хладен, как лед,
Бледен, как серебро,
И песню поет
Про широкий Днипро,

И фосфором светит.
И пахнет озон.
Пугает до смерти
Секьюрити он.

— Еврей в России больше, чем еврей, —
И сразу став как будто выше ростом,
Он так сказал и вышел из дверей.
Вдали маячил призрак Холокоста.

Но на раввина поднялся раввин,
Разодралась священная завеса.
Он бросил взгляд вниз, по теченью спин,
И хлопнул дверцей “мерседеса”.

Вослед ему неслося слово “Вор”,
Шуршал священный свиток Торы,
И дело шил швейцарский прокурор,
И наезжали кредиторы.

В Кремле бесчинствовал полковник КГБ,
Тобой посаженный на троне,
Но закрутил он вентиль на трубе
И гласность с демократией хоронит.

Застыла нефть густа, как криминал,
В глухом урочище Сибири,
И тихо гаснет НТВ-канал,
Сказавший правду в скорбном мире.

Все перепуталось: Рублево, Гибралтар,
Чечня, Женева, Дума, Ассамблея,
На телебашне знаковый пожар…
Россия, лето, два еврея!

За пустынной промзоной,
Где лишь пух в тополях,
Рос парнишка смышленый
В белокурых кудрях.

Со шпаной на задворках
Не курил он траву,
Получал он пятерки
У себя в ПТУ.

Он в компании скверной
Горькой водки не пил.
Рядом с девушкой верной
Вечера проводил,

С той, что под тополями
Так любила ласкать,
Забавляясь кудрями,
Белокурую прядь.

Над автобусным кругом
Расцветала весна,
На свидание с другом
Торопилась она.

Ждет в назначенный час он,
А кудрей-то и нет.
За арийскую расу
Стал парнишка скинхед.

И, предчувствуя беды,
Сердце сжалось в груди —
Если парень в скинхедах,
Значит, счастья не жди.

И последние силы
Все собрав изнутри,
Она тихо спросила:

— Где же кудри твои?
И ответил ей парень,
Пряча горькую грусть:

— Да мы тут с пацанами
Поднялися за Русь,
Разогнули колена,
Мы готовы на смерть.
В своем доме нацменов
Сил нет больше терпеть.

Все купили за взятки.
Посмотри: у кого
Все ларьки и палатки,
АЗС, СТО?

Но они пожалеют,
Что обидели нас.
И запомнят евреи,
И узнает Кавказ.

Есть и в русском народе
Кровь, и почва, и честь,
Blood and Honour und Boden,
И White Power есть.

И в глазах у подруги
Почернел белый свет.
Стиснув тонкие руки,
Прошептала в ответ:

— Зачем белая сила
Мне такой молодой?
Не хочу за Россию
Оставаться вдовой.
Если я надоела,
Так иди умирай
За арийское дело,
За нордический край.

И парнишка все понял
И, идя умирать,
Протянул ей в ладони
Белокурую прядь.

А как тверже металла
Он ступил за порог,
Вслед она прошептала:

— Береги тебя Бог.
А сама позабыла
Своего паренька,
Вышла за Исмаила,
За владельца ларька.

Над автобусным кругом
Ветер плачет по ком?
Вся прощалась округа
С молодым пареньком.

В роковую минуту
Бог его не сберег.
Сталью в сердце проткнутый
На асфальт он полег.

В башмаках со шнуровкой
Вот лежит он в гробу
В кельтских татуировках
И с молитвой на лбу.

А тихонько в сторонке,
Словно саван бледна,
Пряча слезы, девчонка
С ним прощалась одна.

От людей она знала,
Что парнишку убил,
Размахнувшись кинжалом,
Ее муж Исмаил.

И глядела в могилу,
Дрожь не в силах унять,
А в руках теребила
Белокурую прядь.

Над автобусным кругом
Собрались облака.
Добралася подруга
До родного ларька.

Голос слышала мужа,
Не спросила: — Открой.
А приперла снаружи
Дверь стальною трубой.

И минут через десять,
Как соломенный стог,
Запылал зло и весело
Промтоварный ларек.

Заливать было поздно,
А рассеялся дым —
Исмаил был опознан
По зубам золотым.

Ветер тайн не просвищет,
След собакам не взять,
Но нашли на кострище
Белокурую прядь.

Увозили девчонку,
Все рыдали ей вслед.
На запястьях защелкнут
Белой стали браслет.

Снятый предохранитель
Да платочек по лоб.
Никогда не увидеть
Ей родимых хрущоб…

Сколько лет миновало,
Парни водят подруг,
Как ни в чем не бывало,
На автобусный круг.

И смеются ребята,
Им совсем невдомек,
Что стоял здесь когда-то
Промтоварный ларек.

Канонады раскаты,
На передний наш край
Сорок пятый — проклятый
Надвигается май.

Окружили наш бункер,
Сыплют мины на нас…
Что ж, разлейте по рюмкам
Остающийся шнапс.

Застегните свой китель,
Штурмбанфюрер СС,
Фрау Шульц отпустите,
Ее муж уже здесь.

Выдать фауст-патроны,
Пьем под “Гибель богов”
За витые погоны,
За штандарты полков.

За двойные зиг руны,
За здоровье коллег.
Не грусти, Кальтенбруннер,
Выше нос, Шелленберг.

До свиданья, мой фюрер,
Мой рейхсфюрер, прощай
Видерзейн, фатер Мюллер,
Майн геноссе партай.

За последний пьем выстрел,
За неведомый страх,
За дубовые листья
На железных крестах,

За Париж и Варшаву,
За оружия звон,
За бессмертную славу
Всех германских племен.

Может, через минуту
Наш окончится бой.
Ах, Германия муттер,
Что же станет с тобой?

Твои нивы измяты,
Твои вдовы в слезах,
Тебя топчет пархатый
Большевистский казак.

И заносит заразу
Твоим девушкам гунн,
И киргиз косоглазый
Гонит в кирху табун.

Смерть стоит на пороге,
И, вошедший в кураж,
Маршал их кривоногий
Тычет пальцем в Ла-Манш.

И, как ужас Европы,
На горящий Рейхстаг
Забрался черножопый
И воткнул красный флаг.

И в холодное утро,
Хохоча и грубя,
В комиссарскую юрту
Приведут и тебя.

Тебя встретит лежащий
На кошме замполит,
Пучеглазый, как ящер,
Толстогубый семит.

Он в предчувствии ласки
Ухмыльнется сквозь сон
И распустит завязки
Своих ватных кальсон…