Евгений Долматовский - Товарищ мой

Снова цветут при дорогах ромашки,
Тихие ивы стоят у реки.
Снова зеленые с синим фуражки,
Словно в траве васильки.
В долгом пути, как страницы тетрадки,
Перелистал я четыре страны,
Перечитал я в обратном порядке
Годы великой войны.
Вспомнил я тех, с кем шагали мы вместе,
Тех, кто победы увидеть не смог.
Трубку набил я махоркою в Бресте —
Сладок и горек дымок.
Снова на родине, снова я дома,
Сердце щемит долгожданный наш вид:
Темные избы под бурой соломой,
Аист на крыше стоит...
Как материнские любят морщины,
Каждый из нас полюбил навсегда
Эти овраги, болота, равнины,
Где громыхала беда.
Много я видел красот за границей —
Гладкие реки шоссейных дорог,
Дачи стеклянные под черепицей,
Чистенький, жадный мирок.
В стройке заводов была наша слава.
Труден был путь нашей светлой судьбы:
Самая сильная в мире держава
С аистом возле трубы.
Не пригибаясь и не потакая,
Горе любое встречая без слез,
Правдою ты победила, —
Святая
Родина белых берез.
Стало дышаться легко и широко.
Бее превозмог наш великий народ.
И не на версты — далеко-далеко
Видно, на годы вперед.
Время на крыльях стремительных мчится,
Горы сдвигает родная страна,
А черепица — да что черепица, —
Будет у нас и она!

Одному поколенью на плечи —
Не слишком ли много?
Испытаний и противоречий
Не слишком ли много?

Я родился в войну мировую,
Зналось детство с гражданской войною,
И прошел полосу моровую,
И макуха
Знакома со мною,
И разруха
Знакома со мною.
Старый мир напоследок калечил,
Но убить нас не смог он.
Одному поколенью на плечи —
Не слишком ли много?

А считалось, что только одною
Мировою войною
Вся судьба одного поколенья
Ограничена строго.
Сколько дней я сгорал
В окруженье,
Сколько лет я бежал
В наступленье —
Не слишком ли много?

Так дымились Освенцима печи,
Что черны все тропинки до бога.
Одному поколенью на плечи —
Не слишком ли много?

Путешественнику полагалось
Два — от силы — кочевья,
Борзый конь, и натянутый парус,
И восторг возвращенья.
Нам — транзитные аэродромы,
Вновь и снова дорога.
И разлук, и моторного грома
Не слишком ли много?

Одиссею — одна Одиссея...
Нам и этого мало.
Раз в столетие землетрясенье
На планете бывало.
Трижды видел, как горы качались,
Дважды был я в цунами.
(А ведь жизнь —
Только в самом начале,
Говоря между нами.)

Это б в прежнее время хватило
Биографий на десять.
Если вихрем тебя закрутило,
На покой не надейся.
Только мы не песчинками были
В этом вихре,
А ветром,
Не легендою были,
А былью,
И не тьмою —
А светом.
Равнодушные с мнимым участьем
Соболезнуют, щурясь убого.
Только думают сами —
Поменяться бы с нами местами.
Одному поколению счастья
Не слишком ли много?

Пыль кружится по платформе.
На узлах и на баулах,
Без погон, в военной форме
Тихо девушка уснула.

Что ей видится, что снится
Сквозь дорожную усталость?
Или замок за границей,
Где товарищи остались,

Иль разбитый перекресток,
Где она с флажком стояла...
Было все на свете просто,
Только многих убивало.

Все сегодня по-другому,
Все несчастья миновали,
Ты отпущена до дому
И уснула на вокзале.

Пробегают по платформе
Мимо дачные красотки
И глаза косят на форму
И на ленты на колодке:

Дескать, наших благоверных
Там, на фронте, отбивали
Эти девушки, наверно,
И за то у них медали.

Как вы смеете? Как можно?
Что вы знаете о фронте?
Проходите осторожно,
Спящей девушки не троньте!

Пусть и я не знаю, кто ты,
Спи, в боях дойдя до мира,
Жанна д'Арк из третьей роты,
Хохотунья и задира.

Это ты ведь на привалах,
Утоляя боль и муки,
Как младенцев, пеленала
Наши раненые руки,

Это ты под пулеметом
Шла в передовом отряде
И по мозырским болотам,
И по пражской автостраде.

Под осенними лучами
Спи...
Атака вновь отбита.
Мы, твои однополчане,
Не дадим тебя в обиду.

Теперь проходит наш счастливый век
В гостиницах иль у друзей хороших.
Летит над миром чистый первый снег,
А там, глядишь, и первая пороша.

Наш первый снег летел над Лозовой,
Наш снег второй свистел над хмурой Волгой.
Шел третий снег на Киев грозовой,
Четвертый снег порхал над Вислой волглой.

Но вот над нами снова первый снег.
Из недр метро тепло идет клубами,
И я ловлю твой безмятежный смех
Обветренными жесткими губами.

У нас пока еще и дома нет.
Мечтателям светло под крышей звездной.
Мы начинаем строить в тридцать лет —
Не очень рано, но еще не поздно.

Кто смеет время отдавать тоске?
Не слышал он снарядные разрывы.
Снежинка тает на твоей щеке.
Была война, а мы остались живы.

Приехал в отпуск старший лейтенант,
Приглаженный, застенчивый и важный.
На золотых погонах — алый кант
И по три острых звездочки на каждом.

Они в расположении таком,
Те звездочки военного сиянья,
Как ставят над лирическим стихом,
Которому не найдено названья.

Откуда он? Из Венгрии опять.
«Ну, как там в Будапеште?»
«Все в порядке».
Он девушке хотел бы прочитать
Стихи свои из голубой тетрадки.

Читает он про танки, васильки,
Про молодость, походы и оружье.
Здесь столько силы, правды и тоски.
И только рифмы очень неуклюжи.

А девушка не слушает слова:
Ей дорог голос этот грубоватый
И русая крутая голова —
Наивный облик старого солдата.

И пусть он не умеет рифмовать!
Не так легко, покинув классы школы,
Четыре долгих года воевать,
В далеком гарнизоне тосковать —
И оставаться нежным и веселым.

Поэзия шумит и бродит в нем,
Любовь и мужество в ее законах.
Три звездочки сияют на погонах,
Как будто над лирическим стихом.

На тачанке, еще младенцем,
Запеленатый полотенцем,
Кочевал он в низовьях Дона.
Шелестели над ним знамена.
Он, крещенный в огне и громе,
Вырос в харьковском детском доме,
В казаки он играл когда-то,
Лет семнадцати стал солдатом.
Был на срочной и на сверхсрочной,
Худощавый, прямой и точный.
Обучался в пехотной школе
Душным летом на Халхин-Голе.
Всех на «вы» называл, суровый,
Тонкогубый, бритоголовый.
Он в огне отступал из Львова,
Поднимался и падал снова.
Весь израненный, не убитый,
Знаменитым хирургом сшитый,
Он под Каневского горою,
На Днепре, получил Героя.
До Берлина четыре раза
Было имя его в приказах.
А теперь в городке немецком
Комендантом он стал советским.
Особняк у него и дача, —
Коменданту нельзя иначе.
Он живет, — под угрюмым небом
Кормит немцев алтайским хлебом.
Он бы отдал и дом, и дачу,
И Саксонию всю в придачу
За любой гарнизон далекий,
Пусть на Севере, на Востоке...
Где журчанье прозрачных речек
Милой русской привольной речи.
...В сад выходит мой друг, полковник.
Вдоль ограды растет терновник.
Здесь цветы — и те не такие,
Как на родине, как в России.
Но приказа покуда нету,
Чтобы службу оставить эту.